Павел Амнуэль - Что там, за дверью?

Едва дверь закрылась, Оливия откинула одеяло и быстро набросила на себя теплый халат, заранее приготовленный и лежавший в изножье кровати. Она последовала за мужем в полной уверенности, что где-то в деревне его ждет другая теплая постель.

Но Мейсон направился не к Ингберчуэрду, а к своей мастерской, и Оливия решила, что напрасно подумала о муже плохо, вот ведь как он о деле беспокоится, даже ночью проверяет, что сделано и как организовать работу утром. Она собралась было вернуться в теплую постель, но ей показалось странным, почему муж не зажигает фонарик, почему идет в полной темноте, будто боится, что его увидят. Может, кого-то выслеживает?

Оливия шла за мужем, не очень-то и скрываясь, ей казалось унизительным прятаться, Мейсон шел, ни на что не обращая внимания, Оливия почти не видела его в темноте, оступилась, разодрала коленку и от боли стала видеть еще хуже.

Когда появилась Кэтти, Оливии показалось, что муж включил наконец-то фонарик, но подойдя ближе и присмотревшись, крепко зажала себе рот обеими руками и почувствовала, как слабеют ноги. Муж что-то говорил этой ужасной женщине, светившейся изнутри, будто рождественская игрушка, а она что-то отвечала высоким и противным голосом, скрипевшим, как несмазанные ворота. Несколько слов долетели до слуха Оливии, и она не поверила своим ушам. «Милая, — говорил муж не кому-нибудь, а потустороннему призраку, — я готов ради тебя на все». — «О, как бы я хотела надеяться, — отвечал призрак, заламывая руки, — как бы я хотела всегда быть с тобой, мой хороший»…

Они с ума сошли — оба? Так вот для чего Джош вознамерился построить этот нелепый замок! Чтобы бестелесной девице, порождению дьявола и всех темных сил, удобно было в этом мире, вовсе не для нее созданном! Туристы! Господи, какое лицемерие!

Мейсон протянул руки и на глазах Оливии коснулся белесой поверхности привидения, прикосновение выглядело таким нежным, таким невесомым, что усомниться в его смысле было просто невозможно. Только самого дорогого на свете мужчина может касаться с таким трепетным благоговением, и никогда, никогда, никогда Джош не прикасался так к собственной жене — ни в первую брачную ночь, ни во все последующие, а вот уже месяц, как он и вовсе пренебрегал супружескими обязанностями, и теперь Оливия поняла, с чего это началось. Господи, какой ужас! Предпочесть ей, теплой, близкой, родной… эту холодную, вязкую, липкую… Эту тварь, пришедшую из ада, чтобы… И этими руками он завтра будет трогать собственную жену, да она никогда на свете не сможет даже… не вытерпит… Господи, что же он делает, негодяй? Он хочет поцеловать… Это? Эту?…

Должно быть, Оливия на какое-то время лишилась чувств — она неожиданно обнаружила, что лежит на острой стерне, будто йог на иголках, и совсем ей не больно, а даже приятно, от земли исходило тепло, хотя ночь была холодной, но почва еще не успела остыть, вставать Оливии не хотелось, но она встала и, к своему удивлению, не увидела ни блеклой фигуры призрака, ни темного силуэта Мейсона. И — ни звука. Ни страстного шепота, ни делового разговора, ни даже комариных трелей. Тишина.

Домой она шла, не разбирая дороги, где-то разбила вторую коленку, в спальне включила полный свет и минуту, ничего не понимая, смотрела на ту сторону постели, где должен был, по идее, лежать и делать вид, что спит, вернувшийся со свидания муж. Одеяло было смято, Джош отсутствовал. Неужели…

Оливия прошла в ванную, пустила горячую воду, встала под душ, коленки саднили, душа болела, и хотелось умереть. Она и умерла бы, наверно, но кто тогда позаботится о Джессике, не этот же упырь, милующийся с нечистой силой!

Насухо обтершись, Оливия нырнула под одеяло, но лежать не могла, как он могла здесь лежать и дожидаться мужа, если он… Ей стало казаться, что постель пропиталась сыростью и плесенью. Оливия встала, посмотрела на часы — два пятьдесят четыре — и принялась вываливать из шкафов свои вещи. Спустилась в кладовую и принесла два больших чемодана на колесиках, которые заполнила за несколько минут. Прошла в комнату дочери и покидала в ее рюкзак все самое необходимое. Джессика проснулась и с недоумением смотрела на мать, не понимая происходившего, но чувствуя, что случилось нечто, полностью изменившее их с матерью жизнь.

— Одевайся. Быстро, — приказала Оливия. — Я ни минуты не останусь в этом доме. Ну, давай, поторапливайся.

И вышла в гостиную, чтобы вызвать по телефону такси.

— Поедете в аэропорт, мэм? — спросил заспанный диспетчер. Вопрос был, по его мнению, риторический: в такое время из Ингберчуэрда заказывали машину только в аэропорт Манчестера, до которого было сорок три мили.

— Нет, — сказала Оливия, — мне нужно такси до Бирмингема.

В Бирмингеме жили ее родители, с которыми она не виделась больше года. Вот старики обрадуются! Вот она их огорошит…

Мейсон вернулся домой под утро в состоянии любовного опьянения. Сегодня произошло невероятное, он сумел дотронуться до Кэтти, сумел ощутить не пустоту, а нечто материальное, о чем можно сказать: «тончайшая ткань материи духа», в этом определении было противоречие, невозможность, но Мейсон думал и понимал именно так, Кэтти была духом, но оставалась более живой, нежели все другие люди, она… Слов у Мейсона не было, он очень жалел сейчас, что так мало читал и так мало мог сказать этой самой удивительной девушке; о духе и материи он когда-то то ли слышал на воскресной проповеди, то ли что-то такое говорили по телевизору, конечно, это были не те слова, но и те тоже, Кэтти прекрасно его поняла и протянула ему свои руки, а он положил на ее ладони свои и почувствовал… да, почувствовал упругость ее пальцев, нежность кожи, и так они стояли долго, а потом спустились к реке и шли по берегу в сторону железнодорожной станции, но у поворота Кэтти остановилась и произнесла тихим мелодичным голосом: «Дальше мне нельзя, дальше другое…» — «Что?» — спросил Мейсон, но Кэтти только покачала головой, и они пошли обратно, медленно, взявшись за руки, то есть это Мейсону казалось, что они взялись за руки, а на самом деле только касались друг друга кончиками пальцев, и из материальной руки в призрачную перетекали невидимые энергии, тепло, холод, нежность, улыбка, поцелуй…

«Утром, — сказал Мейсон, когда они подошли к знакомому дереву, — здесь начнут копать фундамент, и месяцев через пять, я надеюсь, будет стоять замок. Такой, в котором ты жила при…» Он хотел сказать «при жизни», но вовремя оборвал себя и продолжил: «Тебе будет удобно в привычной обстановке, верно?»

«Какой ты хороший, — произнесла Кэтти. — Конечно, мне будет там лучше… Вне стен я не… Не знаю… Меня ведь убили в…»