Александр Лонс - Игра в кости

На одной из витрин находился покоричневевший от времени предмет, с лаконичной надписью: «Лот 98.114. Череп Джона Баптиста», и маленькими буковками — «археологическая находка, научной и культурной ценности не представляет. Возраст — предположительно первая половина I века нашей эры».

Если не считать явно выбитых передних зубов на нижней челюсти, этот лот действительно выглядел как прекрасно сохранившийся человеческий череп. Снаружи, через стекло, он смотрелся вполне натурально, и, не зная, что на витрине всего лишь пластмассовая копия, ни за что не заподозрил бы подделку.

Чем дольше я разглядывал витрины, тем более привлекательной казалась идея съездить в Питер недельки на две — на три. С удовольствием умотать из Москвы куда подальше, окунуться в иную атмосферу. Здесь, в столице нашей родины, я застрял чересчур надолго и чрезмерно плотно.

Все мысли закончились, а новых идей в голове пока не возникало, зато чувствовалось, что нахожусь не так и не там где нужно, а делаю совсем не то. Вернее — вообще ничего не делаю. Одним словом, я вполне мог куда-нибудь уехать.

Но перед тем как исчезать из Столицы, оставалось еще пара дел, которые никак не получалось ни пропустить, ни отменить. Надо посмотреть жилище убитого и еще раз поговорить с втравившей меня в эту историю особой. Поговорить лично, в защищенном от посторонних глаз и ушей месте.

* * *

Емецкий жил в Северном Бутове — «спальном» районе Москвы, что считался относительно новым и заселялся самым разнообразным людом, от бывших гастарбайтеров до переселенцев из старых районов.

С собой я прихватил только самое необходимое: связку ключей, пару хирургических перчаток, дешевый фотоаппарат-мыльницу, пару бахил и моток скотча. На себя надел ветровку с капюшоном, а на голову — бейсболку, как можно ниже опустив козырек. Почему-то мне захотелось проехаться на метро.

Сравнительно недавно построенная обычная панельная многоэтажка, на первый взгляд почти не отличимая от других таких же, в изобилии расселившихся по окраинам Москвы. Небольшая детская площадка во дворе, мелкий пруд и парк. Дом оказался характерен тем, что один из его подъездов выходил во двор, а второй — прямо на улицу, то есть всего метра три от подъезда до проезжей части. Какому гениальному архитектору пришла в голову столь светлая мысль, непонятно. Рядом — отделение Сбербанка, пара магазинов, детский садик и проблемы с парковкой.

Меня интересовал подъезд, выходящий непосредственно на улицу. Аккуратно, чтобы лицо не попало в поле зрения видеокамер, я вошел внутрь, убедился в отсутствии консьержки, в лифте надел тонкие резиновые перчатки, а на ноги бахилы, закрепив их липкой лентой. Лестничная клетка чистая, почти не заплеванная, видеонаблюдение на этаже отсутствует.

Пытаясь действовать как можно тише, я отпер замок. Дверь оказалась закрыта на одну только защелку. Сигнализация отсутствовала. Квартиру кто-то перевернул вверх дном. По-моему, тут не оставили ни одного места, где бы не отметился неведомый домушник. Все содержимое шкафов вытащено, разбросаны книги, бумаги, диски, какое-то барахло... На всякий случай многократно и с разных сторон сфотографировал имеющийся там разгром.

Похоже, мне тут делать больше нечего. Хорошо бы позвонить Иннокентию Петровичу, поделиться впечатлениями, но он четко дал понять — связь только односторонняя, когда надо, найдет меня сам. Ничего не трогая, быстро вышел из квартиры, тихо защелкнул дверь и спустился вниз. Потом, как мы и договаривались, аккуратно протёр ключи и кинул в почтовый ящик. Перчатки с бахилами распихал по помойкам подальше от дома.

По-моему, все окажется не так просто.

Я нашел работающий таксофон, засунул туда безымянную телефонную карточку и позвонил. На первых порах никто не отвечал, и приходилось слушать длинные гудки. Уже думалось, что вот сейчас время закончится и послышится сообщение, что никто, видите ли, не может ответить. Но нет — после шестого или седьмого гудка трубку взяли:

— Алло? Это кто?

— Это я.

Связь оказалась такой отвратительной, что голос доносился как с того света.

— В смысле — «я»? Мы знакомы?

— Еще бы не знакомы. А кто меня на обзорную экскурсию в  свой клуб водил? А у кого я консультацию спрашивал по вопросам, о которых понятия не имел? А кто меня в историю с аукционом втянул?

— Уже поняла, что это ты. Так что? Конверт посмотрел? С Иннокентием поговорил?

— Да все это сделал. Хотелось бы еще и с тобой переговорить, причем не по телефону. Для полной ясности и окончательного спокойствия.

— Тогда приходи ко мне… нет, лучше не приходи. Давай встретимся в храме Аквилафоста. Знаешь где это?

— Опять в храме? Вы что, сговорились все?

— Это не просто церковь, это… Храм Аквилафоста Светоносного у Белокаменного шоссе. В общем, ты должен знать.

* * *

Место, упомянутое моей приятельницей, я действительно знал, меня туда неоднократно водили. С последнего раза прошло много лет, и возникли сомнения: смогу ли найти нужную дорогу? Сумею ли? Проплутаю и могу опоздать. Однако память — странная штука: как только оказался на месте, то без особого труда отыскал путь к храму.

Храм располагался у Белокаменных каменоломен. Вернее — в них самих.

Каменоломни Москвы практически забыты, лишь Белокаменное шоссе, одноименные проезды, название ближайшей железнодорожной станции — «Белокаменная», да редкие историки-краеведы и некоторые полусумасшедшие коллекционеры помнят о них. Станция принадлежит Малой кольцевой железной дороге, поэтому давно закрыта для проезда пассажиров. Кроме Белокаменных, в Москве известны и другие каменоломни. В настоящее время практически все они закрыты, а многие из них полностью погребены из-за строительства и землеустройства. Однако именно у Белокаменных каменоломен расположен Храм Аквилафоста Светоносного, и посетители Храма знают о каменоломнях очень хорошо.

Вход в Храм находится в уединенном, темном месте, скрытом от посторонних глаз случайного прохожего и любопытного туриста. Я заглядываю сюда очень редко, только в случаях крайних. В случаях, когда иного пути нет. В этот храм мало кто ходит, и служителей не сильно беспокоит слабая его популярность. Это очень древний храм, возможно даже, старше самого города. На голых доломитовых стенах нет ни фресок, ни надписей, ни икон, только разрушительные следы немилосердного времени. Алтарь здесь — огромная глыба доломита, одетая тяжелым черным покрывалом, обращенная к двум рядам неровных, вырубленных из цельной скалы колонн. За алтарем на стене нет ничего: каждый видит то, что может увидеть или считает нужным. Храм абсолютно не похож ни на одно из других культовых сооружений города. Храм Аквилафоста — подземный храм. Он высечен в массиве доломитового пласта не для удобства молящихся, не для праздничных богослужений, и не для пышности, зачастую идущей вместе с религией.