Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая
– Вы что, не заметили медведя возле дороги? – спросила Зина – впрочем, уже достаточно совладавшая с собой, чтобы снова говорить кучеру «вы».
– Да Господь с вами! Что вы, барышня! Вам, должно быть, это от жары примерещилось! Лошадки уж всяко почуяли бы, ежели из лесу сюда прибрёл дедушко.
– А при чём тут дедушка? – На сей раз уже Зина изумилась – решила, что Антип ведёт речь о муже её бабушки, Николае Павловиче Полугарском.
И кучер, как видно, понял, что она подумала, – уточнил:
– Я хочу сказать: бортник, косолапый.
Зина чуть отклонилась в противоположную сторону – поглядела на пару запряжённых в ландолет гнедых лошадей. Те и вправду стояли совершенно спокойно, даже с ноги на ногу не переминались. Появись перед ними дикий зверь, вряд ли они стали бы вести себя так. И всё же – Зина знала, кого она видела! Да, она страшно измучилась за сегодняшний день, ничего не ела с самого поезда, где проводник приносил ей чай и бутерброды, а главное – всё то, что происходило на станции, не прибавило ей душевного покоя. Но ведь медведь (косолапый, бортник) не мог ей примерещиться всего лишь от голода и взвинченности нервов!
Или – мог?.. Зина вспомнила о том, как она со вчерашнего дня так и этак крутила в уме название бабушкиного имения: Медвежий Ручей. И строила предположения о том, почему подмосковной усадьбе дали такое название. И вот вам, пожалуйста: медведь возник у Зины перед глазами ровно в тот момент, как она в этой усадьбе очутилась. Да ещё возник в такой живописной, картинной позе: стоя на задних лапах, повернув к ней голову…
– Ну, так что, барышня, – не сдержал нетерпения Антип, – можно нам ехать далее или как?..
И Зина сдалась.
– Хорошо. – Она коротко вздохнула. – И в самом деле нужно ехать. Может, и о бабушке за это время какие-то новости появились. Вдруг она уже отыскалась?
На последнюю её фразу Антип не ответил, и девушка поняла: такой вариант развития событий представлялся ему сомнительным. Ни слова не говоря, кучер ослабил вожжи. И лошади, наверняка чуявшие близкую конюшню, без дальнейших понуканий бодрой рысцой припустили к господскому дому, белевшему в конце липовой аллеи.
Но всё же, когда они проезжали мимо места, где Зине померещился бурый дедушко, она не утерпела – бросила взгляд в ту сторону. Косолапого там и вправду не было. Зато трава у обочины аллеи – такая же пожухлая, как и листья на кустах боярышника у ворот усадьбы, – выглядела так, словно кто-то ногастый изрядно на ней потоптался. Казалось, траву долго разглаживали большими утюгами, и распрямляться она не желала.
2
Зина не ожидала, что вспомнит этот дом. Но теперь, когда он всё яснее виднелся впереди: каменный, оштукатуренный и выкрашенный белой краской, как башенки на въезде, с двумя деревянными одноэтажными флигелями по бокам, – девушку начинали посещать воспоминания такие ясные, словно она только вчера в этом доме гостила.
Вот она, трёхлетняя, гуляет вместе с папенькой и маменькой между яркими клумбами, разбитыми перед парадным крыльцом этого дома. Вот прохаживается по его комнатам, заставленным высокими, под самый потолок, шкафами с книгами. Вот бабушка ведёт её гулять на пруд, на берегу которого стоит старинная, похожая на сказочный теремок бревенчатая купальня. Вот Зина и её родители уезжают из Медвежьего Ручья: катят в коляске, и их провожают до железнодорожной станции бабушка Варвара Михайловна и её муж. А вот Зина с родителями возвращается в их дом в Живогорске, где девочку уже ожидает подарок: большая корзина с пряниками, конфетами и засахаренными фруктами. Такую корзинку к её именинам, приходившимся на восьмое июня, всегда присылал купец-миллионщик Митрофан Кузьмич Алтынов – отец Ванечки, с которым Зина дружила столько, сколько вообще себя помнила. И, хотя Ванечка был старше её всего на два года, сейчас думала о нём так, словно он один и мог присоветовать ей что-то – надоумить, как нужно поступать.
При мысли об оставленном друге детства она ощутила, как у неё запершило в горле. Так, что пришлось несколько раз сглотнуть, прежде чем Зина сумела беззвучно прошептать короткую молитовку: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы всё было как раньше!» И, шепча это, дочка священника внезапно ощутила влагу у себя на лице.
Девушка вздрогнула от изумления. Невзирая ни на что, плакать она сейчас не хотела и не собиралась. Да и в самом деле, уже через мгновение она поняла, что никакие это были не слёзы: по её лицу обильно струился пот. Отвлекшись на свои воспоминания, она только сейчас заметила престранную вещь: чем ближе ландолет подъезжал к господскому дому, тем горячее становился воздух вокруг. И уж это точно не являлось иллюзией! Когда она поглядела на кучера, то заметила, что у того на спине армяк сделался куда более тёмным, чем был после попадания под дождь, – явно промок от пота. Да и крупы гнедых лошадей глянцево переливались под лучами солнца, которое в этот августовский предзакатный час палило куда сильнее, чем это бывает даже июльским полднем. Солнечные лучи казались осязаемыми: жёсткими, царапающими кожу, словно раскалённая проволока. А ведь Зина сидела под всё ещё поднятым тентом ландолета, и солнце касалось лишь её запястий – между летними перчатками и рукавами белого кисейного платья.
И дочка священника совсем не удивилась, когда увидела, что те, кто вышел их встречать, стоят на крыльце, под его козырьком – так, чтобы солнце не могло их достать. Их было трое: мужчина возрастом под семьдесят, со слегка вьющимися седыми волосами и подкрученными, седыми же усами – хозяин дома; девушка в тёмно-синем платье, переднике и с кружевной заколкой в волосах – наверняка горничная; мужчина средних лет в лакейской ливрее. При виде подъезжавшего ландолета все они как по команде сделали по шагу вперёд, однако с крыльца так и не спустились – на солнце не вышли.
При виде Николая Павловича Полугарского, мужа её бабушки, Зине пришло в голову, что он не только именем своим – полный тёзка покойного императора, Николая Незабвенного. Господин Полугарский и внешним обликом чрезвычайно походил на Николая Первого с парадных портретов: и усы, и причёска, и бакенбарды, и дугообразные брови у бабушкиного мужа были в точности такими же. Только насчёт его глаз
