Перекресток одиночества-4: Часть вторая - Руслан Алексеевич Михайлов
— Выпьем чаю — и можно отправляться — вздохнул Чифф, указывая рукой на дверь — Прошу.
— Мы пока здесь побудем — ответила Милена, стоя рядом с Филимоном и вглядываясь вниз — Как же жутко красиво… и прямо сейчас я готова отдать десять лет жизни за возвращение моих ног… да я и двадцать отдам!
— Как же легко вы молодые раскидываетесь десятками лет — старый луковианец укоризненно покачал головой — Я уже почти добрел до своего рубежа и смерти. Еще шажок и я с готовностью отдам левую руку и обе ноги по колено за еще пять-десять лет жизни… Столько еще не сделано… столько всего не увидено… столько всего не обдумано… Пойдем, Охотник. Я угощу тебя крепким сладким чаем. Он придает силу телу, ясность уму и отгоняет седую тоску…
— Красиво сказано…
— А потом я покажу тебе памятную надпись о том, кто был во всем похож на тебя, Охотник — такой же молодой, сильный…
— И даже не тупой?
— Упрямый и смелый. Он тоже был с Земли, как и ты. А в знании гор и таящихся в них опасностей он был куда опытнее тебя.
— Кто он?
— Выпьем чая. И я покажу, а затем и расскажу те крохи, что знаю о нем…
* * *
— Анатолий Б. — прочитал я, глядя на очищенную от снега полосу на серой каменной глыбе метрах в пятнадцати от вала ледяных осколков, окаймляющего первые ряды каплевидного поля сераков, зажатого между скальными исполосованными стенами каменного кармана. Через вал переползала волна мутного белого тумана, истончающаяся и исчезающая шагов за десять до нас — Кто он?
— Один из из тех, кто ушел в туман сераков. Ушел и не вернулся — просто ответил закутанный в меха Чифф.
— Действительно немного о нем известно — хмыкнул я, продолжая смотреть на земное мало что говорящее имя — Еще что-нибудь?
— Землянин. Это точно. Вроде бы альпинист. Молчалив. Очень молчалив. Вытянутое чуть грустное лицо, синие глаза, светлые волосы. После крушения креста он вышел на нас. Стремился к вам землянам, часто смотрел в небо, где крутились искры летающих крестов. Все, что нам удалось от него добиться — его никто не похищал в обычном для нас понимании. Его с другом захлестнула снежная горная лавина. Тьма. А затем он очнулся уже в тюремном кресте…
— Давно это было?
— Что именно?
Я пожал плечами:
— Да все даты сгодятся.
— Ну… в тюрьме он пробыл, по его словам, не меньше пятнадцати лет. После крушения, потери руки и других серьезных травм восстанавливался еще два года. Старательно приводил себя в форму, участвовал в охотах. Собирался к ближайшему бункеру землян. Но потом узнал от меня об этом месте и тут же попросился сюда. Осмотревшись — а ходил он тут кругами два дня — принял решение, снарядился и… ушел, улыбнувшись напоследок и сказав, что должен отыскать друга. Вот и все что я знаю о нем.
— Анатолий Б. — повторил я задумчиво, глядя на языки клубящегося над ледяным валом тумана — Он ходил тут вокруг два дня?
— Излазил все вокруг. И ночевал здесь же в палатке. Один. Минусовую температуру он переносил играючи. Снега не боялся.
— Вот и я побуду здесь — кивнул я, поворачиваясь к Чифу — Один.
— И сколько?
— Дня два минимум — улыбнулся я, сбрасывая с плеч рюкзак.
— Нам надо многое обговорить и…
Я мягко прервал старика:
— Я пока не принял никакого решения, Чифф. Для начала я хочу побыть здесь. Осмотреться. Подумать. Если есть какие-нибудь записи об этом месте на моем языке — я с радостью их прочту.
Помедлив, луковианец кивнул:
— Что ж… твое право, Охотник. Ты получишь все необходимое — палатку, записи, термос с горячим чаем и одиночество…
* * *
Рядом с насмешливо высунутым из рта горы шипастым ледяным языком, по которому или через который мне предстояло пройти, я провел целые сутки.
Половину первых суток я потратил на неспешное блуждание и отстраненное любование «языком» со всех сторон. Я ни о чем не думал. Я просто рассматривал грозные ледяные пики, прислушивался к неумолчному хрусту, скрежету и звону, доносящимся из ледяного лабиринта. Первое время эти звуки нервировали, напоминая о возможной атаке медведей или летающих червей. Но вскоре я убедился, что здесь действительно нет никакой жизни. Вообще никакой. На снегу ни единого отпечатка, ни единого змеящегося следа. Да и сам воздух был достаточно чист — тут внизу. С небес падала снежная пыль, но она почти не мешала. И что удивительно, тут было куда светлее чем по ту сторону длинного высокого холма. Как я понял, хотя не уверен в правоте своей догадки, источаемый далеким Столпом свет неким образом отражался от ледяных склонов над ледником, рассеянным пологом падая вниз. В результате тут все выглядело зимним рассветным утром.
Вторую половину первых суток я провел в одиноком безмолвном лежании и сидении на мною созданном пятачке, расположенном метрах в десяти на склоне, продолжая изучать ледник, но уже с другого ракурса. От ветра меня защищали выложенные из вырезанных плотных снежных блоков две параллельные стены, между которыми я обустроил мягкое ложе, а на стены накинул медвежью шкуру. Пока сооружал это простенькое укрытие, меня то и дело прерывал злой пугающий треск, вынуждающий резко повернуться к леднику и увидеть очередное его грозное предупреждение — неожиданное быстрое падение многотонных глыб или же их резкое смещение с места. И то и то смертельно — если окажешься на пути. Либо расплющит, либо разотрет в порошок…
Страшно. И это хорошо.
Бойся, Охотник. Бойся. — эти слова я уже не раз повторил себе, пока до рези в глазах вглядывался в то, как на моих глазах обрушивалась и менялась часть смертоносного лабиринта. Я все еще не уловил какой-либо закономерности, но вряд ли она вообще имелась. Ледник просто временами приходил в движение, когда из дыры в склоне выдавливалась очередная гигантская порция замороженной воды. Выдавливалась оттуда, куда так сильно хотели попасть луковианцы, а теперь и я.
Кстати, закономерность кое-какая все же имелась, но для меня она не имела ни малейшей ценности. И вся целиком она вмещалась в простые и страшные слова Филимона, оброненные
