Филер уголовного сыска - Денис Евгеньевич Бурмистров
– Я ведь за ним, поди, десять лет охочусь, Егор Аркадьевич. Еще с тех пор, как в топтунах бегал. Я тогда-то впервые о Толмаче и услышал, когда на Химинской церковь ограбили. Мне же тогда еще покойный Силантий Олегович наказ дал, всякие подобные истории собирать.
Лапин привычно сложил руки на животе, сцепив пальцы в замок, прогудел:
– Помню-помню такое. Так вроде бы поймали воров-нехристей?
– Они-то про Толмача впервые и рассказали, – кивнул Воронин, останавливаясь напротив надзирателя. – Мол, появился человек, который разные криминальные схемы ведает. Мол, за деньги, может научить, как заработать «по-черному».
– Ну, ты меня совсем уж за олуха не держи, – насупился Лапин. – Кто таков Толмач и чем известен знаю.
– Ох, Егор Аркадьевич, не умаляю вашей осведомленности, но думаю, что знаете вы далеко не все, – без тени высокомерия предположил Воронин. – Знаете ли вы, что до сих пор не известно ни имени его, ни рода? Известно только, что невысок, худ и неприметен. Что говорит чудно, вроде бы с акцентом, но не понятно с каким.
Иван повернулся к небольшому окну с крестовиной рамы, из которого открывался вид на Разъездную улицу.
– Толмач никогда не совершает преступления сам, – продолжил филер свой рассказ замолчавшему Лапину. – Он лишь рассказывает о том, как их можно совершить. Будто бы знает все наперед, будто бы уже видел их когда-то. Все его истории обладают какими-то дьявольскими извращенными гранями, делающими преступления особенными, немыслимыми. Он настоящий злой гений преступного мира, Егор Аркадьевич, искуситель, толкающий людей на ужасные поступки.
Лапин машинально перекрестился, трижды сплюнув через левое плечо.
– Я слышал, что Толмача был под крылом у Петьки Черного, – вставил он.
– Сначала да, – согласился Воронин. – Потом, когда Петьку застрелили при нападении на почтовый паромобиль, Толмача приютил Махмед Башкир. Потом Сява Носатый. И каждый берег Толмача, как ладанку, скрывая от своих и чужих. Слух ходил, что Толмач удачу воровскую приносит.
– А, правда, Иван Акимович, что это по навету Толмача портовые бандиты взяли в моду вывозить торговых за город и там пытать? – спросил Лапин.
– Правда. И в холодной их держали, чтобы за выкуп родным возвращать. Или пальцы рубили.
– Как турки-басурмане прямо, – возмутился надзиратель. – Разве ж так можно с братьями по вере-то?
– Да какая там вера, Егор Аркадьевич, – отмахнулся сыщик. – В душе, где корысть, Бог не живет. Это же по совету Толмача банда Бычка налетала на церкви и монастыри, не гнушаясь ни чем. Когда такое было, чтобы богобоязненный имперский подданный руку на иконы поднимал?
Воронин вновь заходил туда-сюда, вспоминая все больше и больше. Лапин слушал его с затаенным интересом, провожая немигающим взглядом.
– А помните, Егор Аркадьевич, как у нас стариков да бесноватых заставляли квартиры переписывать на подставных? – щелкнул пальцами Иван. – Тоже Толмача идея. Бумаги проводили через фирмы, а несчастных в угольный карьер увозили.
– Страсти-то какие, – полное лицо надзирателя покраснело от возмущения, глаза округлились. – Да как такое вообще возможно в наш пресвященный двадцать первый век!
– А вот так, Егор Аркадьевич. Так Толмач чужими руками претворял свои кровавые истории в реальность. Да хоть бы вот, что нам Миненков рассказал. Про то, что кто-то когда-то смог вложить в мертвый материал живую душу. Я сначала подумал, что как вообще взрослые люди могут поверить в подобное. Но когда услышал имя, то сразу все понял. Толмач обладает таким даром, таким авторитетом, что все его истории считаются былью.
– Бесовщина какая-то, – угрюмо подытожил Лапин. – А все от безнаказанности, от либеральности этой иноземной. Как головы запретили рубить, так расслабился народец, ничего не боится. А надо как встарь – если не на плаху, так в кандалах пешим этапом до Соловков, грехи замаливать!
– Не заводись, Егор Аркадьевич, – филер положил ладонь на покатое плечо Лапина, успокаивая. – Все им сполна сбудется. Я могу долго рассказывать, и про пирамиды финансовые, и про угоны паромобилей, и про заказные убийства, и про насилие безнаказанное. Да только я вспоминаю, и будто в другой мир окунаюсь, в страшный и кровавый, в котором Толмач этот байки свои черпает. И до того мне тошно становиться, что хочется бросить все и изловить этого злодея раз и навсегда. Но ты, друг мой Лапин, лучше скажи, что думаешь вот по этому поводу?
Сыщик, с видом заправского факира, выпростал вперед руку и раскрыл ладонь. На ней лежал черный браслет с мигающими световыми цифрами.
– Ох, – только и смог проговорить надзиратель, удивленно поднимая кустистые брови. – Это что за цаца?
– А вот, изъяли. Это, Егор Аркадьевич, хронограф такой. И знаешь что? Сдается мне, что это Толмача вещичка. Уж очень она с ним похожа таинственностью происхождения и внутренней необычностью.
– Мда, вещичка прелюбопытнейшая, – надзиратель с опаской потрогал пальцем неизвестный материал браслета. – Быть может, орденская?
И тут же отдернул руку, словно внезапная догадка ударила его в самое темечко, пробормотал, прикрывая рот ладонью:
– Ты действительно думаешь, что Толмач действительно из…?
Надзиратель не договорил и опасливо потыкал пальцем куда-то вверх.
– Я, Егор Аркадьевич, много чего думаю, – улыбнулся Воронин, – Но, первее, кажется мне лишь одно. Что сей субъект – британский шпион.
В коридоре воцарилось молчание, даже стало слышно, как на втором этаже шипит поршнями архивная машинка, перекладывая членистыми щупами карточки.
– Надо сообщить в охранку, – страшным шепотом сказал Лапин, пуча глаза. – Это же государственное дело!
– Надо, – в том ему ответил Воронин. – Только что мы им доложим? Докладывать пока особо нечего. С нашими баснями засмеют нас в охранке, Егор Аркадьевич.
– Только не говори, что ты…
– Нам нужно узнать больше, – сыщик убрал странные часы в карман. – У нас есть примерное описание этого интересного господина от Касницкого и Синицина. Фельбух так же упорствует? Не хочет говорить?
Лапин покачал головой.
– А Слипенький?
– С ним сейчас Павел Никифорович.
– Тогда стоит подождать. Среди них главный как раз Фельбух. Разговорим его – узнаем что хотим. Подсобишь?
– Конечно, – хищно улыбнулся надзиратель. – Как не помочь!
Глава 4
Набережная Софийского канала была по субботнему многолюдна и шумна. Горожане стремились насладиться последними теплыми деньками уходящей золотой осени, когда солнце еще довольно долго держалось над горизонтом, рассыпая медовый свет на стены домов и камни мостовой, а северный ветер не успел набрать пронизывающей силы. Вдоль чугунных оград сыто и неторопливо фланировали кавалеры с дамами, отцы семейств с женами и отпрысками, полные достоинства военные чины на побывке и ведущие
