Глен Кук - Золочёные латунные кости

Она вломилась в мою комнату в самый неподходящий момент, и прошипев что-то вроде: «Теперь я уверена в этом», — ушла.

Кару это не волновало. У неё были другие заботы.

Поход на первый этаж сразу показала, что новый порядок принят всеми, как установленный факт. Дин тепло встретил Кару, прекрасно обходился с ней без малейших намёков на неодобрение. Палёная была более официальна, но спрятала своё личное отношение за замком. Она не питала антипатии к Каре, у неё всегда были трудности связанные с любыми изменениями.

Для любого было бы трудно не полюбить Кару, когда она не была Неистовым Приливом Света. Кроме Пенни Мрак, у которой были трудности иного рода.

Морли обратил моё внимание на то, что я не заметил.

— Девчушка прямо кинжалы мечет взглядом в дамочку, когда думает, что никто этого не видит.

— А какой в этом смысл. Она не знает Кару, и та не представляет для неё угрозы.

— Тебе этого никогда не понять. Ты в настроении для сегодняшней лечебной тренировки?

— А ты сам готов к ней?

— Я буду заниматься самостоятельной ходьбой. Это тебе нужно заниматься. Ты уже стал жиртрестом.

Это преувеличение было крайне жестоким, но недалёким от истины. Я всё ещё испытывал озноб, но худшее осталось позади. Если бы я чаще пользовался дыхательной баней Дина, мой нос не закладывало бы соплями, а из лёгких не откашливались бы комки слизи размером с кулак.

Морли сказал:

— Будет весело, подготовка к нашей личной войне.

Я сомневался, что остальной мир оставит от нас хоть что-то, если против него будет сделано хоть одно враждебное движение. Большинство пытавшихся положить конец ужасам покинули этот мир.

Я был уверен, что страх распространения паники и правового беспредела серьёзно отягощал мозги всех властителей мира. Если страх перед охотой на ведьм действительно имел какие-то основания, это объясняло, почему могущественные и избранные замалчивали самое худшее.

— Возможно, мы обманываем сами себя, дружище.

— Без разницы. Всё, что мы сделаем, будет не напрасно, это укрепит наши тела и очистит наши души.

У него наступило бойцовско-жизненно-философское настроение.

Я улыбнулся и пообещал:

— Приложу все силы!

— Ты животное. Опять тебе смешно.

— Мне не нравятся люди, которые говорят подобные вещи.

— Я знаю. У тебя отличные модуляции в голосе. Все слова из речи маленькой умирающей девочки в комедии «Шафл».

— Чёрт. Уел меня. Как ты узнал?

— Я смотрю всё, что ставят в Мировом. И хорошее и плохое.

— А кто тогда сделал из тебя дуршлаг? Что ты такого увидел, отчего кто-то решил: сейчас самое время отправить тебя на тот свет?

— Хорошо. Теперь ты меня уел. Я страдаю провалами памяти. Жаль, что мне одному не понравилась пьеса. Аликс Вейдер со своими мерзкими приятелями пытались изображать детей в возрасте Пенни.

— А мне понравилось. Когда-то у меня самого были признаки старых дев. Это было романтично.

— Ты сентиментальный, романтичный идиот. Что, как напоминает мне моя изумительная память, Палёная не так давно достаточно подробно описала.

— Моя столь же несравненная память заявляет о том, что ты находишься у неё в базе сплетников.

— Это что, музыкальный инструмент? В оркестровой яме используется? Что за музыкант играет на басе сплетников?

— С тобой всё ладно?

— Это, наверное, от лекарств. А, может, я просто снимаю напряжение и преобразую его в глупость. Как думаешь, мы можем улизнуть отсюда, если будем очень тихо на цыпочках идти?

— У Палёной нет пока сигнализации на двери, но не думаю, что мы далеко уйдём. Она сядет нам на хвост. С её носом. Потом Седлающая Ветер набросится и напустит на нас фурункулы или что-то подобное. При условии если Покойник не проснулся, а то он заморозит нам мозги в голове.

— Похоже ты прав.

— Конечно, я прав.

— Он стопроцентно прав, — сказала с порога Кара.

А из-за её спины Палёная:

— Пулар Палёная согласна с этим.

Просто из упрямства я сказал:

— В таких ситуациях я больше всего скучаю по Мелонди Кадар.

Палёная уже взрослая женщина, что доказывалось тем, что она оставила последнее слово за собой.

— В таких ситуациях я скучаю по богомерзкому попугаю. И его ещё можно вернуть. Так ведь, мистер Дотс?

— Это может оказаться довольно скучной работой. Он ушёл с небесными эльфами, когда они в последний раз были здесь. Можно помолиться, чтобы он оказался для них неприятным, и они вернули его.

Я не стал комментировать. Не хочу, чтобы сумасбродные идеи зацепились у кого-то в голове.

82

Я вместе с Карой сидел в кабинете Палёной, держа под рукой стопку носовых платков. Палёная находилась за своим столом, старательно притворяясь, что ей не интересно.

— Держу пари, вы вчера нарыли дырку от бублика.

— Да вы экстрасенс. Я провела время с дочерью и Кипом, а также с Баратом.

Детишкам, судя интонациям, радости это не доставило.

— Ты ведь их не отшлёпала?

— Нет. Я была нежна, насколько это было возможно. До того, как там появился Барат, я вдалбливала Кеванс о необходимости прекращения кроватно-дружеских отношений. У них сейчас есть обязательства перед другими людьми.

— Любопытно, вы заметили это.

— Думаю, даже Кира заметила. Я, да не узнаю, если сама прошла через это. Она не хотела понимать этого, наверное, потому что они очень долго были против всего мира. А Кип, возможно, до сих пор не связан с Кирой телесно.

— Можете мне не рассказывать. Он её слишком сильно уважает. И не замечает противоречивости в своих действиях.

— Это всего лишь моё предположение. А ещё есть мы с вами. Кеванс прямо в лицо упрекнула меня в этом.

— Ой. А что сказал Барат?

— Он тогда ещё не пришёл. С его появлением Кеванс быстро угомонилась.

Палёная что-то писала, притворяясь глухой. Представляю, как всё сильнее запутываются её мысли о наших взаимоотношениях.

— У нас не та ситуация, чтобы говорить другим: «Делай, что я сказал!», — произнёс я.

— Это точно. Но тут есть большая разница.

— Расскажи о складе.

— Пусто. Нет даже пыли и паутины. Люди и эльфы поблизости от него не желают ничего рассказывать, только крысюки. Дворцовая гвардия всё убрала. Несколько человек остались рядом, чтобы отгонять Спецов директора Шустера и судебных колдунов Генерала Блока. Крысюки поговаривают, что уже существуют планы снести здание.

— Это незаконно. Лейб-гвардия не имеет права указывать людям, что делать за пределами Дворца.

Узнать, куда делось такое количество вещей со склада, не должно было составить труда.