Анна Мурадова - Беглая книга

В библиотеке бродили толпы студентов, хотя до сессии было еще далеко. Заказанную мной книгу нашли на полке не сразу. Отыскать место за столами в читальных залах стало почти непосильной задачей еще тогда, когда в библиотеке пооткрывали английский и французский культурные центры, и с тех пор ничего не изменилось. Молодежь громоздилась на подоконниках, кое-кто бегло просматривал книги на весу. Но мне все-таки повезло, когда сразу три девушки покинули свои места. Я успела приземлиться за столик, прежде чем вся пустота, которой, как известно, природа не терпит, заполнилась. Итак, Отто Фишер, «Переводы Библии на малые языки Европы», Фрайбург, 1821 год, 287 страниц.. Книжка старая, но в отличной сохранности. Видно, мало кто туда заглядывал. Сосредоточиться мне было трудно, вокруг стоял тихий гул, шепот и шелест. Но я все же сделала над собой усилие, и начала читать, как водится с самого начала. Я надеялась, что несмотря на мой далеко не блестящий немецкий, смогу добраться до конца книги часа через два.

Прочитав всего три страницы предисловия, я поняла, за что филологи и теоретики перевода не жаловали господина Фишера своим вниманием. Видимо, именно благодаря таким, как он, и возник расхожий миф о немецкой занудности. Книга была написана таким сухим языком, что с первых же строчек меня одолела жажда. Каждая фраза была логически безупречна, точна и лишена жизни. А ритм наукобезобразного языка Отто Фишера заставлял читателя дремать, скользя взглядом по строчкам.

К концу третьей страницы я пожалела, что не страдаю бессонницей. Мне было стыдно, но бороться со сном было еще тяжелее, чем мириться с жаждой. И как это я не прихватила с собой бутылку «святого источника»? Оказывается, это теперь не запрещено — вон у каждой второй девушки на столе…

Дочитав первый абзац четвертой страницы, я вспомнила о том, как однажды Татьяна решила повести своего четырнадцатилетнего Димочку в Большой театр. Откуда уж на нее свалились эти билеты, не помню, но она поняла, что для нее, матери-одиночки это первая и последняя возможность отвести сына в Большой и приобщить к высокому искусству. Димочка сопротивлялся, как умел, но отбояриться ему так и не удалось. Не помню, что за оперу они слушали, кажется «Царскую невесту». Татьяна сидела на крайнем в ряду сидении, а Димочка на откидном. Я так понимаю, что заснул он еще в самом начале первого действия. Но Татьяна была так захвачена происходящим на сцене, что пропустила тот момент, когда ее юный отпрыск смежил очи. А зря. В самый патетический момент, когда отзвучала очередная ария, в напряженной тишине раздался стук падающего на ковровую дорожку тела: это Димочка в глубоком сне умудрился свалиться в проход с откидного сидения. Секундой позже под своды зала вознесся храп, достойный не мальчика, но мужа… Больше Татьяна не таскала сына по театрам, чему он был страшно рад.

На четверной странице бессмертного памятника германскому занудству я была готова подобно Димочке грохнуться на пол и засопеть в две дырочки. Поэтому решила изменить раз и навсегда заведенному правилу читать научную литературу от начала и до завершения, и обратилась к оглавлению. Структура книги была безупречно четкой (а что еще ждать от такого буквоеда?), и найти нужный мне раздел не составило труда. Бретонском языку, как всегда, было отведено весьма скромное место, сразу после пространных описаний валлийской елизаветинской Библии. Честно говоря, я не рассчитывала на тот, что автор упомянет перевод Жана Юэльвана, но дотошный немец докопался и до этого момента. Больше того, он, оказывается, был в курсе скандальной находки Ле Пеллетье!

«Имеются сведения о том, что два списка этого перевода, один полный, другой — поврежденный, оказались в коллекции известного бретонского лексикографа Луи Ле Пеллетье. Поврежденный список был уничтожен еще при жизни Ле Пеллетье его прислугой по недоразумению, причина которого нам неизвестна. Второй же, полный экземпляр долгое время хранился в библиотеке лексикографа. Дальнейшая судьба рукописи не выяснена.». И в сноске: «К сожалению, документального подтверждения этих сведений у меня нет. Основываюсь на устном свидетельстве С. Флешера».

Кто такой этот С. Флешер? Бретонец или немец? И откуда ему известны подробности? Причина, по которой прислуга уничтожила поврежденную рукопись, сперва заинтриговала меня, но я вспомнила письмо Ле Пеллетье: рукопись, извлеченная из отхожего места, распространяла нестерпимое зловоние. Возможно, какая-нибудь добросовестная служанка долго искала источник дурного запаха. Потом, наконец, отыскала, ужаснулась и, морща нос, ухватила «эту пакость» каминными щипцами, да и швырнула в печку. Не знаю, что сотворил с ней за это преподобный лексикограф. Вряд ли предал анафеме, скорее рассчитал ее на месте.

Но я, кажется, снова фантазирую. Как ни крути, а искомый мною экземпляр оказывался единственным в мире и совершенно неповторимым. И отказаться от его поисков было просто невозможно.

Тут не к месту я вспомнила о своей детской и оттого слегка дурацкой мечте. Мне очень хотелось стать великим ученым. Тогда еще у науки был вполне осязаемый престиж, но для меня не это было главным. Я мечтала совершить Открытие. Не просто маленькое какое-нибудь открытие, о котором никто и не узнает, а такое, с большой буквы О, о котором загудит весь мир. Вот сделаю я свое Открытие, и меня покажут по телевизору, обо мне напишут на первых страницах всех газет, включая «Правду». Я уже видела заголовки: «Открытие Маргариты Сергеевны Надежкиной стало революционным!» или еще что-нибудь в таком роде. Естественно, за мое Открытие мне полагались сразу и Ленинская и Нобелевская премии, которые я сразу же перечислила бы в Фонд Мира (нас же учили быть бескорыстными!). Единственное, что мне слегка мешало в моих мечтах — это какая-то несерьезность и легкомысленность собственной фамилии. Вот если бы я была Надеждиной, то звучало и смотрелось бы красиво. А Надежкина… Я даже думала, не сменить ли мне фамилию, но как была Надежкиной, так и осталась. Может быть, потому и открытия мои были маленькими и несерьезными. Я не стала первооткрывателем неизвестных науке племен, не жила месяцами в джунглях Амазонии или на худой конец в индейских резервациях Америки… Так, почитывала книжечки, пописывала статеечки, защитила диссертацию по обрядам гостеприимства у европейских народов, да и все. Но как я завидовала тем, кто действительно отважился на что-то эдакое, чего раньше никто никогда не делал, или находил то, что никому еще не удавалось найти! И вот в кои-то веки мне предоставляется возможность стать первооткрывателем, а я должна слушаться Володю и оставить поиски единственного на земле экземпляра бретонской Библии? Только потому, что какие-то торговцы раритетами тоже ищут его и не остановятся ни перед чем ради того, чтобы этой книги так и не коснулась рука ученого?! Я никогда не была решительной, но всегда была упрямой. И видимо, одного полета в лужу было недостаточно для того, чтобы отбить у меня охоту совершить то самое Открытие!