Владимир Данихнов - Статика

— Вы с Офелии? — спросил я.

— Нет, что ты! Мы все с Земли. Учимся в Питерском институте космической торговли и права. А на Офелии мы уже второй год проводим зимние каникулы. Сразу после нового года берем билеты и сюда. Правда здорово?

— Здорово, — согласился я, чувствуя как что-то хорошее, доброе поднимается во мне. — Вы не на «Льве Толстом» прилетели?

— Да! — обрадовалась Марина. — А тебя мы не видели…

— Я в третьем классе ехал, — сказал я.

Марина замолчала. Перевернулась, легла на живот, устремив сердитый взгляд в пластиковый стаканчик, наполненный сиреневой жидкостью. Черные волосы растрепались по обнаженным плечам, кнопка, скрепляющая две половинки топика заблестела в пересекающихся лучах двух местных лун.

Что это с ней?

Что это со мной?…

В это время запела Инга. Голос у нее был красивый, грудной. Правда на гитаре она играла хуже Алика, но все равно — очень неплохо.

Здравствуй, Ночь. Я так хотел с тобою встретиться, Ночь. На небе звезды и немного Луны, Я ждал — я не ложился спать, Я увидел тебя…

Черное-черное небо. Редкие-редкие звезды. Офелия дальше от центра Галактики чем даже Земля…

Одинокая веселая планета, медленно движущаяся в бесконечной ночи.

Может, в «Монике» и впрямь намешаны какие-то наркотики?

Не знаю.

В тот момент были только я и песня.

Только я и ночь.

Слышишь, Ночь, Ты почему такая грустная, Ночь? Я вышел из дому и нет никого, А я хотел поговорить с кем-нибудь в темноте…

Марина осторожно погладила меня по руке. Наверное, так дотрагиваются до дикого зверька, который любой момент может испугаться и убежать. Спрятаться в своей норе и не выглядывать из нее еще лет десять.

Знаешь, Ночь, Я много думал о твоей судьбе… Я ничего не знаю о тебе, Свою постель не променяю, дурак, ни на что…

А, может, Ночь, Не так уж плохо все — Скажи мне, Ночь! И есть у каждого дорога в ночь. На небе ровно столько звезд, сколько наших глаз…

— Герман, — прошептала Марина, — это все глупости. Ну какая разница кто в каком классе летел! Прости меня глупую, ладно? Я… дурочка, честно…

— Все в порядке, Марина, — сказал я. — Что ты? Все хорошо. Ну не было у меня просто денег в тот момент. Со всяким бывает.

— Бывает, — послушно согласилась девушка.

Немного помолчала.

— Я думала ты обиделся, — призналась Марина. — А я не люблю… обижать хороших людей.

На небе ровно столько звезд, сколько наших глаз…

— Это здорово, — сказал я, сжимая ее ладошку своей. — Вы отличные ребята, честно.

— Спасибо, — улыбнулась Марина.

Шум пляжа затихал вдали. Растворился и голос Аликовой гитары. Мы поднялись по шоссе немного вверх, потом свернули по едва освещаемой фонарями тропинке в тропическую чащу.

— Мы здесь часто с ребятами отдыхаем, — сказала Марина. — Тут неподалеку беседка есть…

Ее рука все еще сжимала мою. Я чувствовал, что моя ладонь уже вспотела, но все боялся отпустить Марину, будто мог потерять… что-то незаметное, неуловимое, но очень-очень важное.

— Там озеро. Даже скорее маленький прудик, — сказала Марина, глядя куда-то вперед, только не на меня. — А посередине — беседка из мрамора. Ну может и не из мрамора, но очень похоже. А мостик из зеленого прозрачного камня — будто изумрудный. Тоже, наверное, подделка, но выглядит здорово. Беседку в прошлом году построили, и тогда она была еще очень красивой — чистая вся, аккуратная… сейчас правда там окурков разных полно, бутылок пустых, прочего хлама… Но к ночи мусороботы обычно убирают, а весь народ сейчас на Фестивале, значит, в беседке никого не будет…

Мягкие нежные кончики пальцев… Это я глажу своей ладонью ее или она меня?

Какая разница…

Главное для меня — молчать.

Главное для нее — говорить без умолку.

Главное — не спугнуть ночь.

Потому что шестым чувством я понимаю — сделать это очень легко.

Белоснежная беседка выплыла из тьмы на следующем повороте. Сначала мне показалось, что она светится сама, но потом я посмотрел вверх и увидел яркий диск местной луны.

Светить отраженным светом — тоже здорово.

Изумрудный мост тихонько покачивался под ногами — мне почему-то казалось, что ступаю по дереву, а не по камню — черная вода в пруду горела редкими отблесками далеких звезд.

Мы остановились посреди беседки, продолжая держаться за руки, будто первоклашки, совершающие первые обход школьного двора на своей первой линейке.

Некуда идти дальше.

Мы долго молчали, никто из нас не решался заговорить первым.

Так легко все потерять…

— У тебя есть девушка, Герман? — спросила Марина.

— Нет, — сказал я.

Снова тишина и редкие всплески воды.

— У меня была девушка, — сказал я. — Ее тоже звали Марина. Она… она чем-то похожа на тебя. Она умерла… очень давно.

Марина отпустила мою руку. Медленно повернулась — луна сюда не добиралась, и ее глаза были черны.

Во мне недостаточно света, чтобы он отразился в ее глазах.

Марина обвила мою шею руками, долго всматривалась в глаза.

Ее губы приближались к моим.

Все ближе и ближе — я уже чувствовал ее дыхание, и какое-то глубокое и нежное чувство зарождалось во мне…

Взрыв чудовищной силы разорвал всю планету пополам, а на самом деле лишь прочертил кровавую дорожку в смуглой шее Марины… Ее глаза вспыхнули болью — я едва успел подхватить падающее тело девушки.

И стало тихо…

Кровь через равные промежутки выплескивалась из рваной раны в шее, сочилась сквозь мои крепко сжатые на ее коже пальцы.

— Герман… — прохрипела Марина, Захлебываясь кровью.

Изумрудный мост натужно заскрипел, принимая на себя еще кого-то. Я обернулся.

В лунном свете стоял высокий жилистый парень в сутане. В руках преподобный держал винтовку, ее дуло равнодушно уставилось на нас.

— Павлоцци, — пробормотал я. — Что ты…

— Привет, Герман! Все в порядке! И для начала — один маленький секрет! — Весело прокричал Микки. — Неужели ты поверил в любовь с первого взгляда? Это все действие «Моники», Герман! На следующее утро эта сучка забыла бы о тебе! Впрочем, как и ты о ней — вот ведь здорово, да, Герман? Добро пожаловать на Офелию!

Что он мелет?

— Тебе нужен я! — крикнул я. — Застрели меня и вызови скорую! Ее еще можно спасти!

Тело Марины обмякло, потяжелело.

Клиническая смерть.

Еще пять минут — и биологическая.

Двадцать минут — астральная.

…Наши доктора, наконец, признали существование души…

Если через двадцать пять минут девушка не оживет — она больше никогда не посетит Офелию.

В этой жизни, по крайней мере.