Дмитрий Полетаев - Призраки Фортуны

Что-то неуловимое изменилось во всем облике Ольги. Походка ее сделалась более женственной, плавной, как будто она боялась расплескать что-то внутри себя. Взгляд ее словно очнулся от былой отрешенности и приобрел уверенность.

Поддерживаемая Авдотьей, Оля шла по липовой аллее, по которой всего лишь несколько часов назад сломя голову проскакала подростком. Теперь же по аллее шла женщина.

Оля незаметно улыбнулась. Несмотря на то что она все еще чувствовала себя так, словно оседлала раскаленный шар, Оля была вполне довольна собой. Отцу они с кормилицей решили сказать, что она упала с лошади.

Глава четвертая

Воспитатель

1780-е годы. Алтуфьево — Санкт-Петербург

Половое созревание Ольги совпало с переменами в служебной карьере Александра Николаевича Зубова. Еще и поэтому отец безнадежно упустил момент ее тайного «образования» и пристрастия к плотским утехам. К тому же после того памятного дня на конюшне Ольга остепенилась, повеселела, и все решили, что девка, «слава те, Господи!», пережила наконец критический возраст. Девице все-таки шел уже шестнадцатый год! Никто, кроме кормилицы Авдотьи, не знал истинную причину перемены настроения барышни.

Ничто так не укрепляет отношений, как совместная тайна. К тому же, несмотря на свою стать — а за лето формы Ольги еще более округлились, что при ее росте, длинных ногах и тонкой талии делало ее необычайно привлекательной, — в душе она оставалась, в общем-то, девчонкой. Правда, под чутким руководством своей ушлой кормилицы да обладая от рождения «незаурядными способностями» и, спасибо папеньке, нешуточным влечением, Ольга в познании «любовной науки» за лето так продвинулась, что куда там не только ровесницам или даже замужним дамам — самым искушенным придворным красавицам Оля теперь могла нос утереть…

Хотя с уверенностью об этом судить мы, конечно, не можем. Век-то был не на шутку распущенный. И стремление Ольги к познанию всех тонкостей любовной науки лишь отражало продиктованную временем необходимость. Одно можно утверждать: внешние данные Ольги, помноженные на природный хваткий и расчетливый ум, — вот то, что впоследствии дало ей неоспоримые преимущества при дворе.

Походы Ольги на конюшню не просто продолжались, но и участились. Селифан, который поначалу, завидев ее, заливисто ржал и шаркал, похрапывая, лаптем о землю, подражая жеребцу, к концу лета заметно скис и захирел. Но Оля была ненасытна. Более того, к несчастью дурака, девушке очень отчетливо запомнилось, что хлестания кнутом по его оголенному заду и спине значительно приумножали получаемое ею наслаждение. Неудивительно, что даже здоровый, как конь, Селифан стал сдавать. Трудно сказать, чем бы обернулось для Селифана его «дурацкое счастье», да только к концу лета в семейство Зубовых пришли перемены.

Скончался граф Никита Панин — сподвижник императрицы, канцлер и наряду с графом Безбородко одна из ключевых фигур екатерининского кабинета. Помимо своих многочисленных служебных обязанностей, покойный граф исполнял одну, чрезвычайно важную при царском дворе функцию. Он был наставником-воспитателем цесаревича. На эту должность он был назначен еще Елизаветой Петровной, бабкой Павла. И хотя наследнику ко времени, о котором идет речь, было уже под сорок, должность эту никто отменять не собирался. Более того, Екатерина видела в наставнике-воспитателе тот рычаг, коим она хоть как-то могла воздействовать на сына. Особенно когда пропасть непонимания, ширившаяся между ними с каждым годом, могла быть сравнима лишь с пропастью их обоюдного недоверия.

Другими словами, в правительстве графа Никиту еще можно было как-то заменить — Безбородко, например, считал, что «еще скорее управиться можно будет», — а вот тех, кому Екатерина могла бы доверить «воспитание» великовозрастного наследника, не было.

Точнее, был всего один человек, который мог бы заменить ушедшего графа Панина, — второй фельдмаршал империи, князь Николай Иванович Салтыков, на службе у которого, являясь особо доверенным лицом и управляющим обширнейшего хозяйства князя, и состоял Александр Николаевич Зубов.

Императрица безмерно уважала Салтыкова. Более того, была ему благодарна за его воинские победы над пруссаками, за усмирение спесивых поляков и считала его одним из честнейших придворных и одним из одареннейших военачальников.

С фельдмаршалом была лишь одна проблема. Не сошлись они характерами с Потемкиным. Устав от их бесконечной, скрытой и явной, вражды, Екатерина, будучи не в силах отказаться ни от одного, ни от другого, приняла мудрое решение: держать их, как двух племенных быков, подальше друг от друга и свести поводы к их «случайным» встречам к минимуму. Таким образом, в сердце императрицы и в южных провинциях царил Потемкин, а в ее голове и на севере империи — Салтыков.

Воспользовавшись однажды занятостью Потемкина на южных рубежах, а также вспомнив, что она, в конце концов, императрица, Екатерина вызвала к себе Салтыкова и объявила ему свою волю.

С назначением князя на новую должность засобирались в Петербург и Зубовы. Точнее, сыновья-то уж давно были там, и вот настало время, когда Александр Николаевич перевез в столицу жену и дочерей.

Вот тут-то и взошла звезда Оленьки Зубовой. И случилось это еще лет за пять до главного семейного события — восхождения Платона, после которого все прочие, конечно же, померкли.

Глава пятая

Гатчина

1786 год. Гатчинский дворец. Санкт-Петербургская губерния

Как особо приближенные к Салтыкову, Александр Николаевич и Елизавета Васильевна Зубовы последовали за князем в Гатчину — к месту его непосредственного назначения, ко двору наследника-цесаревича. Не прошло и двух месяцев, как перед новым воспитателем-наставником и его преданным управляющим встала серьезная проблема. Наследник-цесаревич влюбился. Нет-нет, не так, как влюбляются пылкие юноши, — со слезами на глазах, с лихорадочным румянцем, с попытками к самоубийству, а так, как влюбляются уже зрелые, все познавшие мужчины, — с осознанием неизбежности и безысходности происходящего.

А когда эти «зрелые мужчины» наделены еще и властью, то «осознание неизбежности и безысходности происходящего» обычно переходит на предмет самой страсти. В связи с чем новому воспитателю-наставнику в категорической форме было предложено незамедлительно представить девицу Зубову фрейлиной к жене наследника, Марии Федоровне.