Андрей Бондаренко - Метель

«Ничего, братец, не попишешь, это – тропики!», – невозмутимо прокомментировал хладнокровный внутренний голос. – «Под созвездием Южного Креста – от серьёзной революции до легкомысленного карнавала – всего-то один маленький шажок…».

– Эй, морды бесстыжие и наглые, слушайте меня! – перекрикивая всеобщий шум и гомон, напомнил о своём существовании дон Сезар. – Не забудьте, родные мои, булыжники вставить обратно – в гнёзда мостовой…

В низком кустарнике весело и звонко перекликались между собой разноцветные тропические птицы, остро пахло цветущими жёлтыми розами. В Сан-Анхелино – везде и всюду – горожанки усердно выращивали жёлтые розы. Почему – только жёлтые? Петька так и не успел прояснить этот, безусловно, важный вопрос.

Жители Сан-Анхелино – кто поодиночке, кто небольшими пёстрыми группами – неторопливо стягивались к Центральной площади города, что располагалась неподалёку от величественного католического собора. Пётр и Людвиг, стараясь излишне не привлекать к себе нездорового внимания, влились в общий поток. Шли себе неторопливо по узким и извилистым, мощенным грубым булыжником улицам городка, время от времени ловко увертываясь от помоев, по-простому выплескиваемых из широко-распахнутых окон.

Центральная площадь была идеально круглой и очень просторной, по её периферии расположились любопытствующие народные массы, в центре красовался судейский помост, наспех сколоченный из неровных пальмовых досок. Рядом с помостом находилась тесная железная клетка с подсудимым, чуть дальше – высокий деревянный столб, несколько вязанок сухих дров, массивная плаха с воткнутым в неё топором самого зверского вида, солидная новёхонькая виселица.

– Да, очень трудная задача стоит перед Высоким судом, – чуть слышно усмехнулся Людвиг. – Повесить подсудимого? А, может, голову ему, мерзавцу, отрубить? Четвертовать урода? Или же сжечь безжалостно? Трудная задача, надо признать…

Человек в клетке выглядел жалко и беззащитно: наполовину обгоревшая седенькая (а совсем и не чёрная!) бородёнка, испуганные, постоянно бегающие по сторонам узкие глаза, просительно-робкая, совершенно щербатая улыбка…

– Да, это – действительно – Эдвард Теч, знаменитый и легендарный пиратский предводитель, – угрюмо объявил Лаудруп, невежливо сплюнув в сторону. – Постарел только немного, гадина сволочная. Но огонёк в глазах всё тот же мелькает временами, безусловно, волчий…

Наконец, под восторженное и радостное уханье толпы, на помост стали подниматься и рассаживаться по своим местам судейские.

В центре помоста вольготно расположился в дубовом кресле некто – в бесформенном и морщинистом черном балахоне. Лицо неизвестного человека скрывалось под капюшоном, старательно накинутым на голову. Были видны только его руки – большие, чёрные, но с бело-розовыми ладошками. Ладони нервно обнимали, безостановочно двигаясь, массивный черный посох с искусно вырезанной – в качестве рукояти – головой пуделя.

– Это же – губернатор Сезар? – неуверенно спросил Петька.

– Наверное, он. Кто же ещё? – также неуверенно ответил Лаудруп.

«А я вот, например, никак не пойму – причём здесь голова пуделя, а? – неслышно подал свою реплику любопытный внутренний голос.

Справа от Главного на краюшек стула с высокой резной спинкой осторожно присела тоненькая женщина, облачённая в тёмно-синий плащ, капюшон которого был наброшен на голову только наполовину. Очень светлые, чуть волнистые волосы, красивое, тонкое и породистое лицо, огромные, чудные, сине-васильковые глаза…

«До чего же грустные глаза! До чего же – печальные, Боги мои!», – растроганно восхитился сентиментальный внутренний голос и тут же смущённо забормотал: – «Елы-палы, да это же наша Мария Гавриловна…. Надо же, сразу не признал. Долго жить будет!».

А слева от Председателя суда на низенькой скамеечке неуклюже пристроился человек-обрубок: лохматая голова с единственным светло-карим глазом и коротко-обрубленным носом, сгорбленные узкие плечи, тоненькие культи рук – до локтя, впалая грудь, живот, дальше – вместо ног – грубая деревянная доска.

– Это Рауль Домингес, несчастный капитан знаменитого галеона «Эльдорадо», – шепнул Людвиг. – Лет пятнадцать-шестнадцать назад его Чёрная Борода лично пытал и резал на мелкие кусочки, выспрашивая тайные маршруты королевских галеонов, перевозящих золото и серебро, добытое в южно-американских рудниках, в благословенную Испанию…. Потом бедного Рауля Медзоморт-паша подобрал на каком-то крошечном карибском острове, выходил, сюда привёз…

– Начинаем наше судебное заседание! – разнёсся над площадью могучий бас Главного (Пётр так и не был уверен на все сто процентов, что под чёрным бесформенным балахоном скрывается дон Сезар, да и голос был каким-то очень уж густым, чрезмерно торжественным и пафосным). – Уважаемый мастер Чернильная Душа! Как полномочный прокурор вольного и свободного города Сан-Анхелино – огласите обвинения!

На деревянный помост – по короткой лесенке – медленно поднялся высокий и костистый человек в кудрявом рыжем парике (большая редкость для свободолюбивого и безалаберного Сан-Анхелино, особенно учитывая жаркий тропический климат), с несколькими толстыми пергаментными свитками под мышкой.

– Настоящего имени этого англичанина (а, может, шотландца, или, даже, ирландца?) никто точно не знает, – тихонько поведал Лаудруп. – Около двадцати лет он уже живёт в Сан-Анхелино, старательно пишет историю Карибского моря и его многочисленных вечнозелёных островов. Сейчас, естественно, будет излагать обвинения сугубо на русском языке…

– Я, Чернильная Душа, полномочный прокурор вольного и свободного города Сан-Анхелино, – голос говорящего дрожал от нешуточного волнения, – обвиняю этого страшного человека в следующих преступлениях…, – он сделал короткую паузу, разворачивая один из пергаментных свитков (остальные же запихал за широкий обшлаг рукава камзола), и приступил к оглашению перечня…

Чернильная Душа безостановочно, в полной тишине, зачитал – один за другим – все пергаменты, бросая уже прочитанные прямо на помост, себе под ноги. На это у него ушло почти три четверти часа.

Пётр внимательно слушал, ощущая, как его душа покрывается уродливой ледяной коркой, а волосы на голове начинают неприятно шевелиться. Сотни кораблей, безжалостно разграбленных и пущенных на морское дно, многие тысячи убитых и повешенных моряков, зверски изнасилованные женщины, дети, проданные на невольничьи рынки барбаресок, замученные до смерти узники, за которых друзья и родственники не торопились выплатить назначенный выкуп…

«Зверство сплошное, скотство уродливое, мать их всех!», – так и кипел от негодования человеколюбивый и обожающий справедливость внутренний голос. – «А эти мастера художественного слова – из будущих веков – они-то куда смотрели? По их утверждениям, книгам и фильмам получается, что и среди пиратов частенько встречались люди благородные, не чуждые доброте и милосердию…. Ложь голимая, наглая и беспардонная! Не бывает – по определению – благородных флибустьеров!».