Марк Ходдер - Таинственная история заводного человека

— Так и сделаю. Благодарю вас, Ричард.

Бёртон вернулся к Суинберну, и они вдвоем отправились в гараж. Через несколько секунд они выехали на Уиндем-мюз и направились к Лейстер-сквер. В чистом вечернем небе, темном и глубоком, уже мерцало несколько звезд. Легкий ветерок бесцельно и лениво шевелил теплый воздух. Ленты пара медленно вились вдоль мостовой, иногда приподнимаясь, как змеи, готовые к удару. Они неохотно отползали прочь от изредка проезжающих карет и паросипедов, а потом возвращались обратно.

— Куда же все подевались? — проорал Суинберн, пытаясь перекричать пыхтение мотора своего пенни-фартинга.

— Скорее всего, дрожат за дверями, закрытыми на все замки, — ответил Бёртон. — Или отдыхают после тяжелого дня мятежа.

— Ну и ну, сколько битых окон! Словно сквозь город пронесся торнадо…

— Лучше гляди, куда едешь: на дороге могут быть обломки… Эй! Ты куда?

— Давай сюда: срежем! — провизжал поэт, внезапно свернув в узкий переулок.

— Черт побери, Алджи, что ты затеял?

— За мной!

В боковой улочке пар оказался намного гуще: это было плотное молочно-белое одеяло, очень похожее на то, которое поднималось над Карачками в Тичборн-хаусе. Верхний слой пелены колыхался на уровне сидений паросипедов — примерно на высоте головы человека среднего роста, — и два пенни-фартинга, грохотавшие сквозь нее, оставляли за собой расходящийся след, словно катер на воде. Яркие газовые лампы подсвечивали белый туман, стены и углы зданий на другой стороне переулка отбрасывали резкие тени.

— Давай помедленнее, Алджи, а то я не вижу мостовую. Ты уверен, что знаешь, куда ехать?

— Не беспокойся, я ходил здесь тысячу раз.

— Куда?

— В «Вербену Лодж».

— В бордель?

— Именно!

— Я должен был дога… даться. — Зубы у Бёртона клацнули, когда паросипед подпрыгнул на выбоине.

Они свернули направо, в одну плохо освещенную улицу, потом налево — в другую, и сразу же очутились в центре какого-то скандала. Вдруг раздался громкий хлопок, похожий на револьверный выстрел, и Суинберн исчез. Королевский агент заметил, как маленькое колесо паросипеда его помощника взлетело вверх и снова исчезло в тумане. Мотор яростно заработал, потом закашлялся, затрещал и затих. Бёртон нажал на тормоз, заглушил мотор, спрыгнул с паросипеда и погрузился в облако.

— Алджи! Ты обо что-то ударился? Ты в порядке?

— Ричард, сюда! Я…

Вжик!

— Ой!

Бёртон двинулся в направлении переругивающихся голосов, напряженно вглядываясь в какие-то фигуры, мерцающие впереди во мгле.

— Алджернон?

— Ой!

Из клубящегося тумана вылетел мужчина. На нем были рваная окровавленная рубашка, цилиндр, пара носков, поддерживаемые гамашами, — и больше ничего.

— Да она рехнулась! — проныл он и проскочил мимо. За ним последовал другой джентльмен, босой, на ходу застегивающий свои штаны:

— Бегите отсюда: шлюха распустила коготки!

Потом появилась женщина в цветастом пеньюаре и проорала им вслед:

— Эй! Сэр Джордж! Мистер Фидлхэмптон! Вернитесь! Вернитесь назад: вы не заплатили вашей чертовой Гувернантке! — Женщина посмотрела на Бёртона: — Ты кто, чертов легавый, или как? Если легавый, получишь от меня шиш с маслом!

— Я не из полиции. Что за шум? Кто кричит?

Вжик!

— Ой! О! О! Ха-ха!

Алджи!

— Что происходит? Отвечай!

Женщина показала пальцем через плечо:

— Это ж Бетси, не узнал? Да-а, кнуты у нее — то, что надо!.. Эй, если ты не легавый, мы могли бы…

Бёртон проскользнул мимо нее и шел до тех пор, пока не оказался в маленькой толпе полуодетых мужчин и девушек, образовавших широкое кольцо вокруг привлекательной брюнетки с пышными формами. Она была сильно накрашена, и, кроме тугого черного корсета из китового уса, французских панталон и сапог на высоких каблуках, на ней не было ничего. В левой руке она держала кнут, его конец был обмотан вокруг шеи мужчины, стоящего на коленях и одетого в одни подштанники. В правой руке она держала другой кнут и с ожесточением стегала маленькую фигурку, которая подпрыгивала, дергалась и плясала перед ней.

Ну, конечно, Алджернон Суинберн!

Вжик! Кожаный кнут обвился вокруг тощей задницы поэта.

— Ох! Ух! Да! Но, Бетси, что ты хочешь…

Вжик! Она стегнула его по талии, разорвав рубашку и пояс.

— Ай! Нет! Оу! Оу! Что ты хочешь сделать с…

Вжик! Штаны Суинберна соскользнули на лодыжки.

— Ах-хм! Уф-ф! A-a-a!.. с этим бедным джентльменом?

Бёртон бросил взгляд на пленника шлюхи. Потом он посмотрел более внимательно и узнал его: это был Уильям Гладстон.[110]

— Мистер Гладстон, — тихо спросил Бёртон, протискиваясь мимо проституток и разозленных клиентов, — что вы здесь делаете, сэр?

— Заткнись! — рявкнула женщина с кнутом, которую Суинберн назвал Бетси.

— Всё в порядке, Ричард, — выдохнул поэт, — я контролирую ситуацию.

— Вижу, — саркастически отозвался Бёртон.

— Кто вы, сэр? — горделиво осведомился стоящий на коленях политик.

— Сэр Ричард Бёртон.

— Я сказала: заткнись! — приказала Бетси.

— Головорез Пальмерстона?

— Ну, я не стал бы использовать столь сильный эпитет…

Вжик! Бёртон вскрикнул и, схватившись за голову, упал на колено; из раны над левым ухом потекла кровь.

Вжик! Хлыст обвился вокруг его предплечья и шеи, сжался, разорвал рукав и соскользнул. Королевский агент упал на булыжники и быстро откатился в сторону; хлыст опять свистнул в воздухе и ударил рядом.

— Эй, эй! — крикнул Суинберн. — Стегай меня, не его!

— Заткни пасть! — скомандовала Бетси.

— Да уж, — согласился Бёртон, — помолчи, Алджи.

К общему шуму добавились позвякивание и лязг: приближался краб-мусороуборщик. Толпа стала таять — люди заскользили в туман.

— Бёртон, — сказал Гладстон, — не поймите превратно то, чему вы стали свидетелем. Я просто пытался спасти этих падших женщин.

— В подштанниках?

— Они украли мою одежду!

Бетси оскалилась, обнажив желтые зубы, и прошипела:

— Тиран! Лицемер! Заговорщик!

— Бетси, дорогая, — успокаивающе сказал Суинберн, — середина улицы не место для дискуссий… Кстати, а что мы, собственно, обсуждаем?

— Извращенец!

Вжик!

— А-а-х! У-у-у-х! Ты хотела сказать: поэт?

— Довольно! — нетерпеливо прорычал Бёртон. Тремя длинными шагами он покрыл расстояние до проститутки и схватил ее за запястья. Она яростно взвыла и стала извиваться и кусаться.