Вера Чиркова - Сестры Тишины. Глупышка

– Проводи меня к нему, у нас важное сообщение.

И озадаченный слуга, не дождавшись ни от кого ни опровержения этого приказа, ни какого-либо объяснения, покорно увел монахиню в боковую дверь.

– Думаю, нам можно посидеть, – оглядев присутствующих, осторожно предложил глава целителей, но патриарх молча покачал головой, и все остались на своих местах.

– Его высочество принц Лоурден, – объявил вернувшийся дворецкий, – с сопровождающими его лицами.

Сопровождающими лицами принца оказались его друг и наставник барон Роенз и три девушки. Две из них были обычными фрейлинами, а в третьей Эста узнала Рози, выполняющую обязанности кокетки. И разумеется, она была самой живописной из девушек в своем нежно-сиреневом платье с многочисленными оборками, обшитыми атласными ленточками и золотым кружевом. Золотистые кудряшки и локоны, сияющим облачком обрамляющие ее оживленное личико, венчал сиреневый кружевной бант.

– Ах, сколько народу, – восхищенно пролепетала Рози, яркой бабочкой влетая в зал, – у его величества званый обед или прием? А почему нам ничего не сказали? Я не одета для такого торжественного случая. Ой, смотрите, здесь жрецы, а вон тот, по-моему, патриарх! Ваше высочество, вы не соблаговолите меня с ним познакомить?

– Я пока сам не знаю, что произошло, – проходя к Олтерну, терпеливо объяснял ей принц, – но познакомлю вас, Рози, со всеми. Добрый день Олтерн, что случилось?

– Есть известие, – осторожно сказал герцог, проклиная про себя самонадеянную монахиню, ну кто так решает подобные дела? Нужно было приехать, договориться и лишь потом звать влиятельных господ в свидетели, – что ваш батюшка решил вручить вам официальную власть.

– Олтерн! – потрясенно уставился на советника принц. – Ты шутишь? Я сегодня утром заходил к нему, он даже слова не сказал.

– Герцог Адерский! – объявил дворецкий, и Эфройский напрягся.

Впрочем, не он один. Еще двое из присутствующих с мгновенно вспыхнувшей тревогой уставились на широко распахнутые створки двери, в которые входил Геверт в своем парадном голубом камзоле, изящно расшитом серебром. И если Эсте удалось скрыть под вуалью весь букет разом расцветших в душе чувств, в котором к радости и изумлению примешивалась досада и толика настороженности, то Змею пришлось собрать все самообладание. Но внимательный взгляд тихони, брошенный из-под вуали, отметил и виноватую растерянность, мелькнувшую в глазах графа, и его огорченно поджавшиеся губы.

А едва Эста представила, как сейчас Геверт со свойственной ему прямотой спросит друга, что тот здесь делает, да еще и в мундире гвардейского королевского полка, мгновенно начала действовать. Легко и неслышно скользнула к кокетке, щебечущей очередную бессмыслицу, и тихо спросила, нет ли у нее капель от мигрени.

– Ах, конечно, есть, – беззаботно улыбнулась та, – давайте отойдем в сторонку, там светлее.

На то, что они в этот момент как раз и стояли под люстрой, никто из слышавших этот разговор и не подумал обращать внимание ветреницы, все давно убедились, что очевидные вещи ей недоступны.

– Вот, держите, – темный флакончик без этикетки перешел из руки в руку с легким пожатием, и Эста, вежливо поблагодарив, ушла на место, уронив на прощанье, что обычно она пьет настойку незабудок.

А через несколько секунд кокетка с легкомысленностью избалованного ребенка тащила принца в сторону Геверта, уговаривая познакомить с новым гостем.

– Я Рози! Ой, а вы уже герцог? А такой молодой! А говорят, у вас есть зверь? Ой, я так хочу посмотреть! А его можно гладить? А он никого не съел?

Яркая, как южный цветок, девушка улыбалась Геверту открыто и искренне, отнюдь не жеманно, как придворные прелестницы, а от всей души, словно селянка-простушка. Лукаво изгибались полноватые губки, весело щурились, не опасаясь грядущих морщинок, глаза редкого, медового цвета, смеялись ямочки на щеках.

Кокетка болтала и смеялась, одновременно, словно невзначай, стараясь загородить собой от герцога Адерского остальных гостей. Впрочем, он и сам пока не старался их рассматривать, Герту нужен был Олтерн, а тот стоял в окружении столь важных особ, что затевать при них серьезный и приватный разговор было совершенно невозможно. А вот на девушку он смотрел с искренним удовольствием, его уставшей и издерганной душе как раз не хватало именно вот такой легкомысленной беззаботности.

– Его величество Георгиус дель Таридит Ардагский, – не называя всех титулов, коротко объявил дворецкий, и в зал вошел король.

Через несколько секунд, дождавшись, пока взгляды всех присутствующих устремятся на его величество, неторопливо и как-то устало идущего к своему креслу, в дверь проскользнула монахиня и встала рядом с Олтерном.

– Подпишет, – шепнула одними губами, и герцог облегченно кивнул, чувствуя, как отпускает напряжение и взамен наваливаются печаль и ядовитая горечь.

Святая Тишина, как все просто! Он столько лет нёс это тяжкое бремя, дожидаясь, пока бывший друг очнется от своей черной меланхолии или догадается отдать тяготившую его корону повзрослевшему сыну, а никому не известная женщина в простеньком платье и с маской на лице поговорила полчаса, и все решилось. Хотя насчет безвестной он определенно поторопился, по запискам незнакомок являются куда указано только начинающие ловеласы. Но вот он бы не пошел… и, как выяснилось, глупо бы сделал.

– Зачитай, Тедвор, – протянув дворецкому знакомый Змею лист, приказал король и подвинул ближе перо.

– Сегодня, в день девятый листопадня, в году семьсот сорок восьмом от великого разлома, я, король Георгиус дель Таридит Ардагский, находясь в полном уме и здравии и не под действием чар или постороннего давления или влияния…

В зале стояла такая тишина, что от падающих как камни в колодец слов по спинам присутствующих невольно пробегал морозец.

– …и, кроме того, завещаю сыну моему все свое имущество, где бы оно ни находилось, а единственным условием ставлю подписание двух приложенных указов.

Опечаленный дворецкий положил перед королем прочитанный документ, и тот невозмутимо вывел на нем все завитки своей росписи. А затем поставил оттиск снятой с пальца королевской печаткой и с грустной улыбкой протянул ее на раскрытой ладони растерянному и побледневшему Лоурдену.

– Я передаю в твои руки королевство не в лучшем виде, сын мой, и очень надеюсь, что тебе удастся сделать то, что не получилось у меня. Возьми эту печать и подпиши два первых указа.

Первый приказ об амнистии все выслушали еще внимательнее, чем отречение, и с затаенным дыханием, а второй заставил присутствующих озадаченно хмуриться и украдкой поглядывать на главного храмовника. Но он сделал совершенно невозмутимое лицо и не высказал никакого протеста против явно вторгавшегося в зону его влияния указа об обязательном вопросе вступающим в брачный союз. Отныне каждый жрец или господин, вершащий законы на своей территории, обязаны были трижды уточнить, по велению ли сердца вступают жених с невестой в совместную жизнь.