Я, они и тьма - Анна Зимина
Розовый опавший миндаль вихрем крутился за ее поступью, оседал на полы ее платья, падал с деревьев на черные пряди и оставался на них, как причудливое нежное украшение. Источник заискрил сильнее, чувствуя приближение кого-то родного. Разросся, засиял приветственно, ярко.
Девушка шла к нему медленно, торжественно, но потом не выдержала. Звонко засмеялась, подхватила края своего длинного платья и подбежала к источнику, закружилась рядом. Опустила руки в прохладу магии и прикрыла глаза. Одна-единственная слеза скользнула по скуле, не оставляя на ней и следа.
Счастье — вернуться домой.
Запахло мятой, почему-то теплым хлебом, молоком и земляникой. Распушился миндаль, а вслед за ним зацвела вся долина — и колючий терновник, и осенний боярышник, и дикие груши, и старые сухие лозы ароматного омельника. Даже травы налились соком и выбросили новые побеги, а первоцветы голубой россыпью раскинулись по долине от края до края.
Магия откликалась богине, волнами расходясь по лесам, долинам, горам, рекам. Расходясь по Дигону, оттуда — по приграничным империям, по Тирою и дальше — по всей земле. Она наполняла сердца покоем, тела — здоровьем, а помыслы — чистотой. И не было никогда такой минуты единения и счастья по всей земле, которая случилась сейчас.
Так богиня старалась искупить то, что натворила, когда позволила своему сознанию распасться на сотни бездумных теней. И у нее получилось.
Спустя несколько минут она, напоследок растерев в руках мятный листок, истаяла, как и его запах.
Под цветущими миндалями больше не стало ни девушки, ни источника.
Эпилог
Дерек Ват Йет со стоном поднялся с пола, опираясь на руку Сава. Подавил в себе раздражение и желание вмазать ему в лицо. А потом неверяще выдохнул.
Он ощутил пустоту — страшную, сосущую пустоту. И сразу же понял, что это ушла тьма, с которой он жил много-много лет. Он в ужасе закрыл глаза. Не удержал, не смог… И что теперь будет? Тьма всегда была его частью, его стимулом к совершенству. Как жить без нее, Дерек и не представлял.
А потом он улышал тихий смех у себя в голове, ощутил нежное прикосновение к лицу и вот так, с закрытыми глазами, увидел, как его тьма где-то там соединяется с другой, становится единым телом и исчезает, испаряется. Что это? Что случилось? Как это возможно?
Но все эти мысли ушли на второй план, когда Ват Йет натолкнулся взглядом на тело девушки. Йола!
Во рту загорчило желчью, заболела голова, а в душе поселилось настолько гадливое чувство, что Ват Йета едва не вывернуло наизнанку. Цель не оправдывает средства. Нет и нет. Как он вообще мог такое провернуть? Насколько нужно не быть человеком?
«Это все тьма, это все она», — пытался уверить себя Ват Йет. Пытался оправдать самого себя, чтобы не было так страшно и мучительно сейчас. Но в голове все равно вспыхивали воспоминания. Вот она — смелая, решительная — дерзит ему в лицо. Вот ее тьма защищает его. Вот она спасает императора. Вот — смеется над чем-то с Савом, ест пирожные, и ее пальчики в белом креме. Ведет себя как обыкновенная девчонка. А вот пишет сложнейший шифр, который просто поразил его тогда. И то, как она его поцеловала, назвала любимым. И глаза олененка со взглядом мудрой богини, и ее удивительный контроль, и его халат на ее теле… Все это проносилось в сознании Ват Йета быстро сменяющими картинками, и от этого становилось невыносимо.
Он был как человек, с глаз которого спала черная непроницаемая повязка. Он понял, что эта девушка важна для него.
И он ее убил.
Сцепив зубы, Ват Йет попытался привычно взять себя в руки. Сначала — дело, потом все остальное. Но, к его огромному удивлению, не вышло. Не получилось. Размокшая, разрушенная ментальная стена не подлежала восстановлению, да и вообще больше не была нужна. Все мысли Ват Йета занимала темная. Только она. Ни государство, ни тьма, ни Сав, ни Малек — ничто не могло его отвлечь и переключить.
— Эй, ты чего? Ты темный? Как это вообще… — начал Сав, все еще отходя от того, что увидел, но Дерек не собирался исповедоваться. Он смотрел в окно бездумным взглядом, отдаваясь своему горю. Смотрел в окно и видел странное. Сразу же за окном росла яблоня — старая уже, почти не плодоносящая. Ват Йет не приказывал срубить только ее, хотя другие деревья беспощадно выкорчёвывались. Он и сам не знал, почему сберег несчастное старое дерево. Может, потому что дерево напоминало ему его самого? Ненужное, сухое, бесплодное…
Но сейчас сухие ветки яблони вспухали от белых соцветий.
— Что там? — спросил Сав, оглядываясь в ту сторону, куда смотрел Ват Йет. Удивленно выдохнул и припал ближе к окну.
— Ты только посмотри! Там чудо! — закричал он, взмахнув рукой.
Там действительно было чудо. Сады пестрели цветками, а на свободных лужайках пробивалась нежная салатовая мята. Она наливалась свежим холодным ароматом, разрасталась по земле, зацветала мягкими розоватыми метелками.
Сав и Малек бросились на улицу.
— Чудо! Чудо! — кричали другие люди, высыпая на улицу и восхищенно касаясь цветущих посреди лета деревьев.
— Чудо, — согласился Ват Йет, не отрывая взгляда от спины Йолы. Ему только что показалось, что она вздохнула. Он осторожно подошел, опустился на колени рядом. Мягко перевернул девушку и неверяще отпрянул.
Она смотрела прямо на него. Живая. Живая!
***
— Слава Шестнадцати! Ты жива! Ты жива! — закричал он и обнял ее, крепко прижимая к себе.
Но она была каменная, неподвижная, холодная. Она не отталкивала его, не кричала, не проклинала, даже не плакала. Не девушка, а изваяние.
— Что? Что с тобой? — спросил Ват Йет, отстраняя ее, обхватив за плечи. — Болит где-то? Сердце? Подожди, я сейчас магией…
Он протянул руки к ее груди, но она съежилась, и он осекся, замерев на полпути.
Но на него смотрели ничего не понимающие глаза. Знакомые глаза с чужим взглядом. В этом взгляде не было презрения, страха, ненависти, не было вызова, к которому Ват Йет уже привык. Ее глаза были широко распахнуты от страха, почти паники, и отчаяния.
— Только не это… Нет-нет-нет, не это! Господин, верните меня обратно. Господин, пожалуйста… — вдруг прошептала она. А потом, съежившись на полу, горько разрыдалась.
***
Умерла — так умерла. Хватит. Алё. Я задолбалась уже это делать так часто.
Примерно так думала я, ощущая тупую боль в голове.
Я не хочу боль! Когда умираешь — не болит! — возмутилась я изо всех своих сил. И
