Анна Орлова - Любовь до гроба

– Мы исчезнем, растворимся в других народах, – отчеканил баро. – Нас слишком мало, и стоит нам потерять дар стихий – мы сгинем в безвестности.

Госпоже Черновой вдруг стало отчаянно стыдно за свое снисходительно-брезгливое отношение, за презрение и домыслы о всяческих грехах ромарэ, лишь потому, что они отличаются от других…

Джанго внимательно и серьезно смотрел на молодую женщину, и в его темных глазах было молчаливое понимание.

– Хватит легенд… Теперь будем веселиться! – наконец громко произнес баро, хлопнул в ладоши, и ромарэ вокруг засмеялись и дружно встали.

Откуда-то полился странный напев, не похожий на привычные Софии песни, и в круг соплеменников легкой походкой вплыла танцовщица.

Совсем юная девушка (лет пятнадцати, не более) была прелестна: гибкая, тонкая, с огромными темными глазами, глубокими, как омуты. Под аккомпанемент бубна и хлопки в ладоши она кружилась у костра, прищелкивая пальцами. Бойкая и живая пляска, выражение беззаветной огненной страсти, не заключала в себе ничего непристойного, но таила целую бездну какого-то дикого очарования.

И, вне всяких сомнений, это был танец, посвященный одному-единственному мужчине. Дракону!

А он, похоже, был вовсе не прочь: улыбался, охотно хлопал, одобрительно смотрел на ладную фигурку юной рома.

Госпожа Чернова молча отступила от костров, отошла в сторону, к деревьям. Никто даже не обратил внимания на это, все были полностью увлечены танцем. Лишь господин Рельский бросил на нее взгляд и сделал движение пойти за нею, но предпочел наблюдать, нахмурившись и крепко сжав губы.

София даже не заметила этого, поглощенная невеселыми раздумьями.

Она не собиралась уходить далеко, небезосновательно опасаясь остаться в одиночестве, без надежной защиты мужчин. Она остановилась у края поляны, возле одинокой березы в окружении неприступных сосен, положила ладони на теплую кору.

«Такая же одинокая, как я…».

София вспомнила старое поверье, что березы помогают восстановить душевную гармонию, и печально улыбнулась. Пожалуй, ей потребно более действенное средство…

Она ласково погладила белый ствол, коснулась печально опущенных ветвей и так погрузилась в свои мысли, что вздрогнула, заслышав отрывистый оклик.

Молодая женщина обернулась и увидела перед собою давешнюю рома, раскрасневшуюся от танца, все в том же ярком платье, с звенящими монистами. София вдруг показалась сама себе скучной черной вороной рядом с диковинной яркой птицей. Ей стало стыдно за свое платье – черное, наскучившее до оскомины, лишенное всяких украшений, совсем не подчеркивающее ее женские прелести.

Девушка (как позднее узнала гадалка, ее звали Гюли) смотрела на нее с неожиданной злостью и вызовом.

– Я самая красивая в таборе! – гордо провозгласила рома и без обиняков продолжила: – Я вдова, так что не нужно беречь невинность. Я стану подругой дракона и рожу ему сына. Это большая честь для нас!

– Зачем вы мне это сообщаете? – отступив на шаг, сухо поинтересовалась госпожа Чернова, решительно отбрасывая видение, в котором Шеранн обнимает юную рома…

– Ты холодная, как рыбина, – с пренебрежительной улыбкой сказала Гюли. – Я видела, как вы смотрите друг на друга! Но зачем тебе его любовь? Разве ты знаешь, что делать с мужчиной?

– Вы ошиблись – я нисколько не претендую на его привязанность. – Сдержанности Софии могли бы позавидовать седые скалы, но молоденькую рома это ничуть не впечатлило.

– Попробуй только встать у меня на пути! Я тебя уничтожу! – гордо фыркнула она и удалилась, завлекательно покачивая бедрами.

София проводила ее взглядом – Гюли шла прямиком к дракону и явно была готова во что бы то ни стало добиться взаимности. Да и, право, какой мужчина устоит перед неприкрытой страстью и яркой красотой?

Отчего же она сама невольно думала о Шеранне, и мысли эти переполняли сердце удрученностью? Разве она хотела (и могла!) преступить приличия ради коротких мгновений любви? Нет, это непозволительно, невозможно! Отчего же вдруг так горько видеть, как он улыбался молоденькой рома, как принимает от нее стакан вина?

Разве София была вправе хотя бы думать о чем-то большем, чем простая приязнь?! Ведь даже законный брак с драконом – это скандал, исключение из общества на веки вечные! Разумеется, детей стихии не чурались, даже уважали за силу и могущество, но совсем иное – смешивать с ними кровь. Впрочем, случалось всякое, хотя такая развращенность повсеместно осуждалась…

Она уже все для себя решила, отчего же тогда так больно?

Джанго неслышно подошел к ней и тронул за рукав, заставив вздрогнуть от неожиданности. Но госпожа Чернова улыбнулась ему с искренней благодарностью: бездна, которая вдруг разверзлась в ее душе, испугала ее до дрожи в коленях. Тяга к дракону для нее гибельна, это она знала твердо. Жаль, что чувства нелегко смирить доводами рассудка…

Но выбора нет – глупое сердце помогут унять воля и строгие принципы. Конечно, проще всего прекратить сопротивление, сдаться, послушно упасть в пропасть, но для нее это означало погибель не только репутации, всего, во что она верила до сих пор, но и ее самой.

«Холодная рыбина», – эхом раздался в ушах насмешливый голос молоденькой рома. Что ж, она была совершенно права…

А там, у костра раздавались гитарные аккорды. Приятным, хоть и несколько хрипловатым голосом дракон пел, задумчиво и будто чуть лениво перебирая струны. Об одиночестве в бескрайней степи – но оно не тяготит, а окрыляет; о том, что каждый день может стать последним и его нужно прожить так, словно больше ничего не будет; о вызове, который юные раз за разом бросают жизни, и одновременно о смирении перед судьбой…

– Я отведу вас к старой Шаните, нашей шувихани, – взял ее за локоть баро.

Глава 24

София посмотрела на него и отчего-то ей показалось, что глаза рома светились сочувствием. Заметил ли он что-то на лице молодой женщины, была ли для него секретом недавняя сцена между нею и Гюли? Госпожа Чернова об этом не ведала, но подозрение заставило ее щеки залиться румянцем, а спину гордо выпрямиться: недоставало еще, чтобы посторонние стали свидетелями ее терзаний и боли!

Она благодарно кивнула Джанго, и тот повел ее к стоящей в некотором отдалении кибитке.

Гадалка народа ромарэ оказалась особой колоритной: морщинистое некрасивое лицо, украшенное клювообразным носом; закрытое черное одеяние диковинного кроя; тюрбан на голове и тлеющая трубка в зубах… Словом, весь облик шувихани просто кричал о таинственности и волшбе, что вызвало невольную усмешку Софии. Уж она-то знала, что такие «загадочные» атрибуты – непременная принадлежность воинствующих шарлатанов, а истинные знающие на первый взгляд мало чем отличаются от всей прочей публики. Потуги окутать все дешевым мистическим ореолом казались Софии попросту забавными.