Скажи им, что я сдался - Иан Таннуш
Хотя их и называют семейством, родственными узами они не связаны. Просто однажды в народе пошла молва, что они для людей как старшие братья. Мэр, как ни крути, правит, какие-то указы выдаёт, и всячески придерживается своего статуса. А эти трое, хоть и пришли в разное время и навряд ли знали друг о друге, пока не возвысились каждый в своей сфере, с простым человеком на короткой ноге.
И по предположениям Ёна, один из них Дед. Вернее, из двух. Веду-Вар, хоть и не молод, но и до старика ему ещё далеко.
— А Вер Изу? — спрашивает Ён. — Его дети там тоже есть?
— Я… — Диль такого вопроса не ожидает. — Я… не знаю. Только слышал, что негласно его тоже причисляют к Варом. Кажется, его хотели принять в это «семейство», но он отказался.
— Почему? — Ён провёл в городе большую часть сознательной жизни и впервые слышит о сорвавшемся становлении Вера Изу в светила современного мира. Возможно, потому и не знает, что крутится эта информация совсем в других кругах, и обычному жителю на ухо не попадается.
— Сказал, что привязанности его раздражают. И что ему прекрасно живётся без всяких братств, семейств и прочей дряни.
— Откуда знаешь? — Ён верит ему.
Диль серьёзен во всём, что касается Вера Изу.
— Дед говорил.
Они проходят поселение стариков. Как и раньше, никто не обращает на них внимания. Только одна старуха цепляется за Ёна взглядом, да так и не отрывает его, пока они стоят у двери.
— Почему они не пытаются уйти отсюда? — Глаза старухи словно высасывают из него силу. Он на секунду сам чувствует себя дряхлым и немощным. — Просто сидят и ждут конца?
— А куда им идти? — принимается за приручение «не открываемых» дверей Диль.
Ён делает шаг в сторону, но старуха наблюдает за ним затаившимся хищником.
Действительно, куда?
В город, откуда их выгнали? Ёну рано задумываться о старости — возраста, когда ты теряешь ценность для общества и должен уступить место молодым, — но уже сейчас он понимает, что если время жизни принадлежит ему, то же самого нельзя сказать о месте жительства или о месте работы. Они ограничены. За них есть своя плата.
Может быть, за стены Серого дома? Старики там не бывали, так откуда им знать, получится у них обустроиться или нет? Но они даже не стараются. Поверили, что нет места, лучше города. Остаются у ворот и топчутся на пороге, ожидая чуда.
Ёна перекашивает. Что-то ему эта ситуация напоминает. Он отгоняет неприятное чувство и отворачивается от старухи. Пристальный взгляд прожигает его спину, пока их не разделяет дверь.
Пытаясь проявить самостоятельность, Ён дёргает задвижку на первом попавшемся окне.
— Не это, — деловито замечает Диль. — Их тоже замунуло на охранной системе. Одно только поломано. Сейчас покажу какое. — Он с видом знатока изучает рамы и идёт вровень с Ёном. Наверное, впервые за всё время их совместных похождений. Обычно, то отстаёт, то впереди.
— Не боишься, что сбегу при случае? — смеётся Ён над его недалёкостью.
— Когда-нибудь тебе придётся отсюда выбираться, — говорит Диль.
— Верно, — соглашается он. Диль удивляет его своим предположением, но и вселяет надежду и… уверенность что ли? — И разве тогда не проведёшь по этому кошмару в последний раз?
Диль едва улыбается и указывает на окно:
— Вот это! Видишь? Из верхней петли провод торчит!
Ён кивает, так и не дождавшись ответа.
В комнате, которую предлагает им для отдыха Со Ва, есть всё от чистой воды до телевизора размером с Ёна. Диль тут же заваливается на диван: не разуваясь, закидывает ноги в пыльных ботинках на подлокотник и берёт из тарелки на расположенном рядом столе жаренную по всем правилам готовки крысу.
Со Ва подготовил много угощений, даже есть две плитки шоколада и виноград.
— Его любимое блюдо? — спрашивает у него Ён, проглатывая дольку идеально очищенного апельсина.
— Нет, — крутится перед ним Со Ва, не зная, как попочтительнее встать. — Просто как-то раз съел что-то другое… Виноградину, если мне не изменяет память, и потом день не покидал уборную…
— Одну виноградину? — уточняет Ён.
— Я — машина для убийств, — краем уха слышит его Диль. — Забыл? Бегаю на большие расстояния, — он вытягивает руку и загибает пальцы, — прыгаю через стены. Даже летаю! — Трёх причин, по которым над ним не стоит смеяться, Дилю кажется мало, и он не без горделивости добавляет: — Перемещаюсь в пространстве…
— Но подкосило тебя это, — кивает в сторону свежих фруктов Ён.
— Не ругайтесь! Ну что вы? Что тут поделать? — заступается Со Ва. — Привыкший к плохому в хорошем частенько видит проклятие. А вы что же стоите? — Он деликатно притрагивается к локтю Ёна и тут же отдёргивает руку, будто кипятком ошпарился. — Вот тут ещё местечко есть! Прошу устраиваетесь!
Ён недоверчиво поглядывает на предложенный ему диван.
— Уж очень вы великодушны, — перенимает он манеру общения Со Вы, и тот немеет от неожиданности. — Не хочу пренебрегать вашим гостеприимством.
— Вам нечего переживать! — льстится он ещё сильнее. — Служить таким хорошим людям честь для меня!
— Хорошим людям? — полностью повторяет его Ён.
— Да, — снова не находит, что делать дальше Со Ва. — Нашему дорогому…
— Прекратили, — встревает Диль.
Тон требовательный, да и Со Ва затрясся. Небось, Дед почтил секундным визитом, чтобы не сильно напрягать тело, на котором паразитирует.
Интересно, как всё-таки работает чип?
— Ты слышишь голос Деда? — забывает о Со Ве Ён.
Диль перестаёт обгладывать кости и косится на него с подозрением.
— Да, — неуверенно отвечает он. — Ты же Борд можешь слышать в режиме наушников. — Вопрос кажется ему глупым, что он и выражает усмешкой. — Так и я. Только у тебя наушники, получается, снаружи, а у меня — внутри.
— А как он управляет твоей речью? — приближается к нему Ён.
Как-никак он впервые встречается с человеком, над которым провели операцию вливания. И раз есть свободная минутка, почему бы и не узнать о нём побольше. В миру ходят разные слухи, чуть ли не теории о переселении душ, и вот она — единственная правда. Прямо перед ним.
— Откуда мне знать? Я что, по-твоему, учёный? У Врача спроси. Он в этом лучше разбирается.
— А ты не спрашивал? Как же так? Ведь тебя работа вживлённого чипа касается прежде всего!
— Спрашивал, — шмыгает носом Диль и едва разборчиво бубнит: — Только не понял ни черта…
— И сколько времени ты не понимаешь?
— С тех пор, как продали.
— Что сделали? Что продали? Куда?
Диль хмурится и берётся
