Сакс Ромер - Спящий детектив

— Погодите, мистер Брирли, — вмешался Морис Клау. — Рассказывает ли Хамис, в каком обличии явилась богиня?

Брирли нахмурился.

— На этот вопрос он не дает ответа, — сказал египтолог. — Я совершенно не знаю, чего ожидать!

— Продолжайте! — поспешно сказал я. Несмотря на то, что я испытывал самые глубокие сомнения в отношении душевного состояния моего бедного друга, его план странным образом притягивал и завораживал меня.

Брирли продолжал:

— Ритуал открывается песнопением; название торжественной песни можно приблизительно перевести как «Гимн посвящения». Точное назначение гимна мне не до конца ясно. Это единственная часть церемонии, где мне понадобится помощь. Петь гимн должна «девственница, что стоит за дверным порогом». Иными словами, когда я войду в святилище, он должен был пропет здесь, в комнате. Айлса сочинила определенную мелодию, которая, мне думается, подобает случаю. Не так ли, Айлса?

Его сестра склонила свою изящную головку, бросив из-под длинных ресниц смущенный взгляд на Фэйрбенка.

— Она выучила слова, так как гимн, разумеется, следует петь на древнеегипетском языке.

— Но я и понятия не имею, что они означают, — тихо добавила Айлса.

— Это ни к чему, — нетерпеливо продолжал Брирли. — В конце концов, вам всем просто нужно оставаться здесь, в кабинете. Боюсь, правда, что вам придется сидеть в темноте! Прошу вас запоминать каждый звук. Не стану говорить вам заранее, с чем именно мы можем столкнуться, чтобы воображение не обмануло вас. Я вернуть через минуту.

Вновь поспешно поглядев на часы, он в крайнем возбуждении вышел из кабинета.

— Прошу вас, не думайте, что я одобряю его опыт, раз помогаю ему! — заговорила Айлса Брирли. — Его эксперимент ужасен! Но что мне делать? Он и слышать ничего не желает! Я не осмеливаюсь его остановить!

— Все мы это понимаем, — сказал Фэйрбенк. — Подчинитесь ему. Когда он проведет свой опыт и потерпит неудачу — что, вне всякого сомнения, и случится — глупость этого предприятия станет ему очевидна. Не беспокойтесь и не вините себя, мисс Брирли. Ваш брат — далеко не первый человек, ослепленный чарами Неизведанного.

Она грустно покачала головой.

— Малоприятный фарс, — заметила она. — Но все же здесь кроется большее!

Ее голубые глаза выражали глубокую тревогу.

— О чем вы говорите, мисс Брирли? — спросил Морис Клау.

— Я и сама не знаю! — был ответ. — Последние два месяца я непрестанно ощущаю неясный, растущий в душе ужас!

С глубоким вздохом она подошла к высокому шкафу и достала из него изящный музыкальный инструмент, напоминавший формой арфу. Дека и гриф несомненно были древнеегипетской работы, основанием служила подставка в виде когтистой лапы.

— Вы играете на этом? Да? нет? — с интересом осведомился Морис Клау.

— Да, — устало ответила она. — Инструмент был найден в могиле жрицы Изиды, которая играла на нем в храме богини. Гамма иная, однако любой, кто знаком с современной арфой и даже фортепиано, сможет без труда извлечь мелодию. Звук красивый, но — жутковатый!

Она чуть улыбнулась собственному выражению, и я был рад это видеть.

Возвратился Брирли.

На нем было длинное свободное одеяние из белого льна, на ногах тонкие сандалии. Не считая длинных светлых волос, он во всем походил на настоящего языческого жреца. Глаза исследователя горели воодушевлением, лицо казалось суровым и аскетичным.

На мгновение, когда Брирли заметил выражение полнейшего изумления на наших лицах, губы его тронула тень прежней живой улыбки. Но эта улыбка, едва появившись, тотчас исчезла.

— Вы поражены, несомненно, — сказал он. — Ритуал и мне самому кажется ничуть не менее удивительным. Не считайте меня фанатиком. Я почти не надеюсь на результат. С другой стороны, вспомним, что папирус подлинный и что многие до сих пор верят в эзотерическую мудрость египтян. Отчего бы не исследовать эту загадку, как вы, Фэйрбенк, исследовали бы незнакомое физическое явление?

В его доводах чувствовалась убежденность и логика. Фэйр-бенк переводил взгляд с Брирли на девушку, которая отрешенно перебирала белыми руками струны арфы. Тишина громадного пустого дома сгустилась тяжкой тучей. Могло ли быть, что египтяне действительно владели приписываемым им тайным знанием? И где-то на Темных континентах, в Прошлом и Будущем, где-то в пространствах неизведанного обитает сила, существо, дух, известный египтянам под именем Изиды?

Так размышлял я, пока внезапно не заговорил Морис Клау:

— Мистер Брирли, не поздно одуматься! Эта чувствительная пластина, — он постучал пальцами по своему высокому лбу, — предупреждает меня, что кружит над нами зловещая мыслительная форма! Вы собираетесь воплотить то мыслительное создание. Будьте мудры, мистер Брирли — откажитесь от вашего эксперимента!

Тон его голоса заставил всех вздрогнуть. Оттер Брирли посмотрел на него со странным выражением и перевел взгляд на часы, стоявшие на письменном столе.

— Мистер Клау, — негромко сказал он, — я надеялся на иное отношение с вашей стороны; но если вам не по душе то, что я собираюсь предпринять, могу лишь предложить вам удалиться — спорить слишком поздно.

— Я остаюсь, друг мой! Не о себе говорил я — всю жизнь сражался я с порождениями зла — но о других.

Эти слова показались нам несколько загадочными. Брирли нетерпеливо продолжал:

— Прошу вас, послушайте. Я полагаюсь на вас. С этой минуты необходимо соблюдать абсолютную тишину. Что бы ни случилось, не издавайте ни звука!

— Я не буду шуметь, друг мой! — загрохотал Морис Клау. — Старый молчаливый я; наблюдаю и жду — пока не понадобятся мои услуги.

Он пожал плечами и со значением кивнул.

— Прекрасно! — дрожащим от волнения голосом воскликнул Брирли. — Эксперимент, мой заключительный эксперимент начат!

Неожиданно он выключил свет.

Подойдя к окну, он взглянул на лунный диск и мгновение спустя опустил штору. Затем Брирли пересек кабинет; его белое жреческое одеяние смутным пятном выделялось в темноте. Мы услышали, как он отпер дверь внутренней комнаты, и ощутили легкий церковный запах свечей и ладана. Дверь захлопнулась.

Тотчас зазвучала арфа.

Звук у нее был особенный, надрывающий душу. Мелодия, которую играла Айлса, представляла собой простое чередование трех нот. Она запела.

Постепенно наши глаза привыкли к темноте, и теперь мы могли различить туманные, мягкие очертания ее фигуры и белые пальцы, порхающие по струнам, точно пальцы призрака. Звуки этого древнего, мертвого столько веков языка, воскрешенные нежным, чудесным голосом Айлсы Брирли, показались мне невыносимо жуткими. Всеми фибрами души и тела я будто ощущал присутствие какого-то сверхъестественного начала.