Нил Гейман - Сыновья Ананси

Он скомкал бумажку в горошину, положил в карман, и они пошли к станции метро на Лестер-сквер.

– Похоже, у тебя сегодня удачный день, – сказала Дейзи.

– В каком это смысле?

– Нет птиц, – сказала она.

И когда она сказала это, Толстяк Чарли понял, что это правда. Не было ни голубей, ни скворцов. Даже воробьев – и тех не было.

– Но на Лестер-сквер всегда есть птицы.

– Не сегодня, – сказала она. – Может, у них дела.

У метро они остановились, и на один дурацкий миг Толстяк Чарли подумал, что она поцелует его на прощанье. Но нет. Только улыбнулась, сказала «пока», а он как будто помахал ей, то есть сделал неопределенное движение рукой, которое можно было принять за взмах, а можно с тем же успехом счесть случайным жестом, и вот она уже спускается по лестнице и исчезает из виду.

Толстяк Чарли пошел назад через Лестер-сквер, в сторону площади Пикадилли.

Он вытащил из кармана бумажку с предсказанием и развернул ее. В ней говорилось: «Встретимся у Эроса», а рядом с надписью был торопливый маленький рисунок чего-то вроде большой звездочки, а возможно, и паука.

По пути он вглядывался в небеса и здания, но птиц не было, и это было странно, потому что в Лондоне всегда есть птицы. Всегда и повсюду.

Паук сидел под статуей и читал «Ньюс оф зе Уорлд»[70]. Когда Толстяк Чарли подошел ближе, Паук поднял глаза.

– Вообще-то это не Эрос, – сказал Толстяк Чарли. – Это олицетворение Христианского Милосердия[71].

– Почему же он голый и держит лук и стрелы? Выглядит не особенно милосердно и не слишком по-христиански.

– Я просто говорю о том, что прочел, – сказал Толстяк Чарли. – Где ты был? Я беспокоился.

– Со мной все в порядке. Я избегал птиц и пытался все обдумать.

– А ты заметил, что сегодня их совсем нет? – спросил Толстяк Чарли.

– Заметил. Я не знаю, что это нам дает. Но думаю. Видишь ли, – сказал Паук, – тут с самого начала что-то не то.

– Да тут все не то, для начала, – сказал Толстяк Чарли.

– Нет. В смысле, что-то не то с Женщиной-Птицей, которая пытается нам навредить.

– Ага. Что-то не то. Это очень-очень плохо. Ты сам ей скажешь или лучше мне?

– Не в этом смысле. Не то, как… ну, сам подумай. В смысле, если без Хичкока, птицы – не самое лучшее оружие. Может, для насекомых они и смерть-на-крыльях, но для нападения на людей они и правда не очень хороши. За миллионы лет они выучили, что, в общем, человек-то как раз первым может сожрать. Для них главное – не связываться с людьми.

– Ну не для всех, – сказал Толстяк Чарли. – Не для грифов. И не для воронов. Правда, они появляются только на поле битвы, когда все закончилось. И ждут твоей смерти.

– Что?

– Я говорю, если не считать грифов и воронов. Я не имел в виду…

– Нет, – Паук сосредоточился. – Нет, ушло. Ты меня навел на какую-то мысль, и я чуть было ее не поймал. Послушай, ты с миссис Данвидди уже связался?

– Я звонил миссис Хигглер, но она не отвечает.

– Все равно, поезжай туда прямо сейчас.

– Тебе легко говорить, а у меня в карманах пусто. Ни пенса. Я на мели. Я не могу летать туда-сюда через Атлантику. У меня даже работы больше нет. Я…

Паук достал из своей черно-алой куртки бумажник, вытащил оттуда пачку банкнот разных стран и сунул их в руку Толстяка Чарли.

– Вот. На туда-обратно должно хватить. Только забери перо.

– Послушай, а тебе не приходило в голову, что, может, отец вовсе не умер?

– Что?

– Ну, я тут подумал. Может, это одна из его шуточек. В целом же похоже на него, разве нет?

– Не знаю. Может быть, – сказал Паук.

– Я в том уверен. И это первое, что я сделаю: отправлюсь на его могилу и…

Но больше он ничего не сказал, потому что в этот момент прилетели птицы. Это были городские птицы: воробьи и скворцы, голуби и вороны, тысячи тысяч, и они сплетались и наматывались, словно ткали гобелен, образуя стену из птиц, надвигавшуюся на Толстяка Чарли и Паука. Покрытая перьями фаланга, огромная, как стена небоскреба, совершенно плоская, совершенно невозможная, вся в движении, вся сплетается, бьет крыльями и атакует; Толстяк Чарли видел ее, но она не умещалась в его мозгу, ускользая, мелькая, истончаясь прямо в голове. Он поднял глаза и попытался понять, что же он видит.

Паук рванул Толстяка Чарли за локоть и закричал:

– Беги!

Толстяк Чарли уже собрался бежать, но увидел, что Паук методично складывает газету и опускает ее в урну.

– Ты тоже беги!

– Ты ей не нужен. Пока, – сказал Паук и ухмыльнулся. Это была улыбка, которая в свое время убеждала многих – их было больше, чем можно себе представить, – делать вещи, которые они делать не хотели, а Толстяк Чарли и сам хотел убежать. – Достань перо. Достань отца, если ты думаешь, что он все еще здесь. Просто уходи.

И Толстяк Чарли ушел.

Стена из птиц закружилась и обернулась вихрем, который направился к статуе Эроса и человеку под ней. Толстяк Чарли забежал в помещение и видел, как основание темного торнадо врезалось в Паука. Толстяку Чарли показалось, что он различает крики брата в оглушительном шуме крыльев. Возможно, он действительно их слышал.

А затем птицы рассеялись, и улица опустела. Ветер разбросал дюжину перьев вдоль серого тротуара.

Толстяка Чарли мутило. Если кто-то из прохожих и заметил, что произошло, то виду никто не показал. Впрочем, Толстяк Чарли был уверен, что других свидетелей не было.

Под статуей, где только что был его брат, стояла женщина. Полы изорванного коричневого плаща хлопали на ветру. Толстяк Чарли направился к ней.

– Послушайте, – сказал он. – Когда я просил вас избавиться от него, я имел в виду просто прогнать его из моей жизни. И не делать ничего такого, что вы с ним сделали.

Она посмотрела ему в лицо и ничего не ответила. В глазах некоторых хищных птиц таятся безумие, дикость, которые могут страшно напугать. Толстяк Чарли старался не испугаться.

– Я совершил ошибку, – сказал он. – И готов за это заплатить. Возьмите меня вместо него. А его верните.

Она по-прежнему не сводила с него глаз. Затем сказала:

– Не сомневайся, твой черед настанет, дитя Компе Ананси. Со временем.

– Зачем он вам нужен?

– Мне он не нужен, – сказала она. – Зачем бы он мне понадобился? Но за мной был долг, а теперь я его доставлю, и мой долг будет прощен.

На ветру трепетала газета, и Толстяк Чарли остался один.

Глава 11

в которой Рози учится говорить незнакомцам «нет», а Толстяк Чарли получает лайм

Толстяк Чарли уперся взглядом в могилу отца.

– Эй, ты там? – спросил он вслух. – Если да, выходи. Надо поговорить.

Он подошел вплотную к надгробной плите и пригляделся. Он не знал наверняка, чего ждет – может, руки, которая появится из-под земли и схватит его за лодыжку, – но ничего подобного не происходило.