Титулярный советник - Валерий Пылаев
Хоть одна хорошая новость. Может, его светлость и проворонил бунт в столице, но хватку и мощь Дара, похоже, не растерял. Как и желания трепыхаться до последнего. И вместо того, чтобы поднять лапки кверху, взбрыкнул. Отделал целый отряд гвардейцев, проложил себе дорогу по мертвым телам — и ушел.
Знать бы только — куда?
— Замечательно, — усмехнулся я. — Похоже, кто-то в этом городе еще пытается действовать.
— Не могу не восхититься мужеством Багратиона. Достойный потомок великого рода. У меня нет и десятой части его Дара. — Мама и Папа опустил голову. — А теперь и вовсе никакого Дара нет.
— Тогда послушайте меня, ваше высокоблагородие. Очень внимательно. — Я оперся ладонями на стол и навис над ротным. — Это прозвучит почти бессмыслицей, но я знаю, что за прибор блокирует магию в центре города. Знаю, где именно он находится. И знаю, как его отключить.
Я основательно приврал — особенно с последним. На самом деле все, что у меня было — пара удачных догадок, не более. Но и этого хватило.
В первый раз в жизни я видел, как человек трезвеет буквально за несколько секунд.
— Откуда… информация? — Мама и Папа сдвинул брови. — Кто еще?..
— Из надежного источника, — ответил я. — Но даже в Зимнем на данный момент едва ли кто-то осведомлен. Так что, если позволите…
— Действуйте, господин юнкер.
Мама и Папа сам снял с телефона трубку и протянул мне. Без лишних слов и так быстро, что я на мгновение даже замешкался — не ожидал, что все произойдет настолько легко. Не знаю, что именно мог знать о “глушилке” штабс-капитан из пехотного училища — но вопросов у него не возникло. Или он просто не посчитал нужным их задавать.
К счастью.
За то время, пока я набирал номер усадьбы в Елизаветино, Мама и Папа буквально преобразился. Застегнул ворот кителя, поправил воротник. Уселся в кресле ровно, сцепив руки в замок — но через несколько мгновений все-таки убрал со стола сначала бутылку водки, а потом и стакан. Лицо у него при этом было такое смущенное, что мы с Подольским тут же деликатно уставились в стену, делая вид, что не происходит вообще ничего особенного. Когда я снова повернулся к ротному, он смотрел на меня так, будто от исхода моей беседы по телефону зависела его жизнь.
Пожалуй, в каком-то смысле так оно и было.
— Ты в порядке, Саша?
Голос деда звучал устало — но особой тревоги я не услышал. То ли он уже успел придумать все на десять шагов вперед, то ли настолько утомился от происходящего, что не переживал ни за мою судьбу, ни за участь Империи.
— Наши пока не могут к тебе пробиться, — проговорил он. — Сейчас в центре города крайне… людно. Но в училище тебе вряд ли угрожает опасность. По крайней мере — пока. Так что просто остава…
— Хватит! — Я стиснул трубку. — Я знаю, что блокирует Дар. Глушилка на немецком крейсере! Это передатчик, антенна величиной с…
– “Бисмарк”?.. Да, мне в голову тоже приходило что-то подобное, — вздохнул дед. — К сожалению, теперь это уже не имеет особого значения.
— Почему? Если жандармы…
— Я не знаю, что сейчас происходит с жандармами — могу только догадываться, что их прижали так, что они не отойдут от дворца и на один шаг. — Голос деда звучал сухо и отстраненно. — Примерно полчаса как мы потеряли связь с Зимним. Скорее всего, подстанцию уже захватили — и скоро отключат все телефонные линии. Потом радио, потом…
— Захватили? — Я стиснул зубы. — Кто — народники? Что они вообще могут сделать против гвардии?
— Хотел бы я и сам знать. — Дед мрачно усмехнулся. — Преображенский и Семеновский полк не выполнили прямой приказ государыни и не покинули расположений. А несколько рот — конечно же, если меня не обманывают — вообще перешли на сторону пролетариев.
— А Гренадерский?! — рявкнул я. — Павловский? Мос…
— Мой ответ тебе точно не понравится. — Дед не стал дожидаться, пока я перечислю всю столичную лейб-гвардию. — Расквартированные в пригороде полки пытаются пробиться к центру, но все большие дороги перекрыты. Народники уже построили баррикады на всех магистралях. И держат их куда крепче, чем мы ожидали.
— Похоже, сейчас все куда крепче, чем вы ожидали, — проворчал я. — Но какая теперь разница? Нужно как-то пробиться к “Бисмарку”.
— Подозреваю, это уже невозможно. Даже если я каким-то чудом смогу передать вести в Зимний — там попросту не хватит людей выйти на набережную… Не говоря уже о том, чтобы подняться на борт крейсера.
— Как такое вообще могло случиться?! — Подольский вдруг подался вперед, словно пытаясь заглянуть в трубку, которую я держал у уха. — Немецкие моряки предали государыню? Или кайзер?..
Похоже, у господина благородного подпоручика не хватило терпения — и он влез в разговор, чтобы задать вопрос, который, признаться, уже давно мучил меня самого.
— А какая, собственно, разница? — Дед, похоже, услышал Подольского, хоть тот и сидел от меня в паре шагов. — Фактически, мы уже потеряли столицу.
— Пролетарии с винтовками оказались куда опаснее, чем ты думал. — Я откинулся на спинку стула. — И их оказалось куда больше нескольких тысяч.
Странное дедово спокойствие передалось и мне. Не то, чтобы я перестал думать, как попасть на “Бисмарк” и отключить чертову “глушилку” — но спешить, похоже, уже было некуда. Написанная кем-то другим пьеса разыгрывалась сама собой, как по нотам. Первый и второй акт уже остались позади, и дело явно шло к заключительному.
Верные короне войска безуспешно ломились к центру города через баррикады. Одаренные лишились сил, гвардейцы так и не выполнили приказ и остались в казармах, народники стягивались к Зимнему с окраин с оружием в руках. Третье отделение исчезло окончательно. Жандармы держали оборону, расстреливая последние патроны. А сам дворец уже готовился пасть, свалившись в руки победителей перезрелым плодом.
И только Куракин пока выжидал. Прятал где-то свои жуткие панцеры, чтобы в нужный момент выскочить, как чертик из табакерки, и в одночасье навести в пылающем Петербурге порядок. Пройти по мятежным улицам, вспарывая баррикады народовольцев, как раскаленный нож масло, и сметая все на своем пути свинцом из пулеметов. Истребить у стен Зимнего все живое, что посмеет оказать сопротивление мощи бронированных машин — и войти во дворец не мятежным генералом, а спасителем Империи. После такого и государыня, и наследник Павел, и даже Госсовет примут
