Владимир Серебряков - Лунная соната для бластера

Глава 2. Карантин

К Отстойнику я примчался в числе первых — наверное, потому, что уже находился в коридоре, и мне не пришлось выскакивать, допустим, из душевой.

Как всегда бывает, толпа уже успела собраться. Смотреть у нас на Луне особенно не на что, так что каждое событие немедленно обрастает толпой. Вероятно, этим дефицитом развлечений объясняется и повальная любовь лунарей к политике. Слышал бы кто, какие жаркие споры вызывали кадровые игры в верхах Службы — не поверить! До мордобоя доходило, хотя всем было понятно, что нам до этой Гекубы — как ей… до нас. Толпа бурлила, хохмила и, кажется, не соображала, что арбор шутить не станет.

За толпой проглядывал мрачный санкордон в лице трех человек, а за кордоном — прозрачный гермощит, перекрывавший проем широкой арки, соединявшей город с регом Отстойника.

Я присмотрелся — не видать ли голубцов? — но ярко-голубые мундиры Службы впереди не проглядывали, так что я утер со лба воображаемый пот и ринулся в толпу со всем миролюбием дисфоричного носорога. За щитом тоже бурлила толпа, но иная — исходящая отчаянием, истерией и глухой, нерассуждающей злобой.

— Явился, Миш? — приветствовал меня начкордона.

Я его неплохо знал. Звали его Кришнамурти Бхарачандра Дас, но все почему-то обращались к нему просто «Джо» — наверное, по старому имени. Был бы отличный парень, не проповедуй он столь фанатично. Пытались его переубедить, и увольнением грозили, да все без толку. Потом плюнули: дескать, кто обратился, те уже обратились, а прочим от тех проповедей ни жарко ни холодно. Кришнаитов, то есть, пардон, вайшнавов, на Луне и без него пруд пруди, а вот хороших санитарных врачей — поди поищи! Да и полицейский из него неплохой; если бы только удалось уговорить его взять в руки оружие, совсем цены б парню не было.

Вам, конечно, интересно, какого дьявола на этой Луне набирают в полицию кришнаитов и вскрышечников с двумя зицдипломами? Отвечаю на вопросы зрителей: некого больше. Глюколовня — не лучшее место для вербовки.

— Кто бы говорил, — буркнул я другу Кришнамурти, а в толпу гаркнул: — Что уставились! Разойтись! Вы меня знаете!

В течение следующих нескольких минут отделить тех, кто меня знал от тех, кому меня не представляли, было очень легко: последние подальше от греха расходились, а первые подались поближе в смутной надежде, что я начну им травить анекдоты, как в тот раз, когда в Глюколовне сдохло двадцать человек, траванувшись порченой слэнпылью. Я изобразил пару ката из разряда самых экзотических, остатки зрителей разочарованно рассосались, и мы с санврачом смогли поговорить без помех.

— Что стряслось, Джо?

Я старался заставить себя говорить спокойно, но не очень получалось. Арбор — не тот предмет, о котором можно говорить спокойно. Даже представить нельзя, каким образом переносчик вируса смог проскользнуть мимо церберов контрольной комиссии.

— Пришла грамма с Земли, — ответил Джо, с меланхолическим безразличием перебирая четки. Губы его в минуты молчания забавно шевелились, неслышно повторяя мантру. — В лифт попал один носитель арбора. Случайно. Мы тут же перекрыли все входы-выходы из Отстойника. Мышь не проскользнула. Но все, кто перед контролем мариновался — там.

Он указал на стеклитовую пластину. Чего не причудится со страху — мне показалось, что сверхпрочная керамика, рассчитанная на напор воздушного потока при разгерметизации сектора, прогибается под давлением с той стороны.

Арбор. Конечно, перекрыты не только коридоры — вся система воздухоснабжения отключается автоматически, когда срабатывают гермозатворы. И все равно жутко. Кадры некрохроники, виденные пару часов назад, вновь замаячили перед глазами, накладываясь на реальность и окрашивая ее цветами арбора — синюшно-сизым и пурпурным.

Я поймал себя на том, что машинально отстраняюсь от гермощита. Лунари — я в этом деле не исключение — панически боятся инфекций. Именно потому, что у нас их благодаря Отстойнику почти нет.

А где защитники наши, служба, не к ночи будь помянута, колониальная? Они-то что поделывают?

Как накликал, ей-богу. Вынырнули из транспортера — двое офицеров-колониальщиков, а за ними трое наших: Эрик, Ли… и Сольвейг.

Вот уж кого не хотел я видеть в тот миг. Уж вроде не первый день работаем мы вместе, и живем вместе, а все равно распадно мне свою слабость ей показывать, хоть и знаю прекрасно, что наплевать ей на это. Мне-то казалось, что на морде лица моего в тот миг написано было: «Помогите! Вытащите меня отсюда!». А она потом сказала, что такой непроницаемой ряхи и в морге не встретишь.

Старший офицер решительным шагом подошел к нам с Джо, оглядел задвижку.

— Доложите, — бросил.

Вообще-то докладывать следовало Кришнамурти-Джо, он у нас санитарный врач. Но голубец обратился ко мне.

— С кем имею?.. — поинтересовался я, пытаясь выгадать время и унять, наконец, стыдную дрожь в районе брюшной аорты.

— Майор Колониальной службы Соединенных Наций Роберт Меррилл, — проронил голубец с таким видом, словно мне самому следовало догадаться. Наверное, следовало, но мне так редко приходилось сталкиваться с голубцами, что я понятия не имел даже, сколько их на Луне.

А этот тип мне не понравился с первого взгляда. Что-то было в лице его волчье. Да, знаю, затрепанный образ, но ведь не собачье даже — волчье. До меня не сразу доехало, а то я бы и вопросов ему не задавал. Опасно таких людей спрашивать. Горло перервет. Просто так. Крови ради.

Спутник его показался мне в тот момент куда менее типичным колониальщиком. Бледный, узколицый, весь иссушенный какой-то — не пружинной жилистостью имплантов, а костлявостью вяленой рыбы, — и притом невысокий. И хотя я понимал, что этот дохляк, скорей всего, сумеет при желании завязать меня узлом, мне все равно сразу захотелось назвать его «человечишкой».

— Офицер полиции Миша Макферсон, — ответил я. — Установлен санитарный кордон вокруг купола 11-V, занятого контрольно-пропускным пунктом при лифтах. Лифт-связь с пересадочными станциями Лагранж-2, 4 и 5 приостановлена до снятия карантина. Ответственный за обеспечение санитарных мероприятий — полицейский врач Кришнамурти Бхарачандра Дас.

— Мне необходимо проникнуть в зону карантина, — произнес Меррилл. Так спокойно, словно просил включить свет.

И тут я понял, что такого странного в его физии. Теменные бугры выпирали под седеющими редкими волосиками, как у чудовища Франкенштейна, придавая башке колониальщика форму клина. Аугмент он!

— Это невозможно, — ответил я.

— Это должно быть сделано, — терпеливо объяснил он.

Тут я сделал еще одну глупость. Молчать бы мне в салфетку, не высовываться бы. Нет же. Понесла нелегкая.