Николай Романецкий - Дельфин в стеарине

На сей раз я просто предложил ему прекратить дозволенные речи. Во-первых, потому что само предложение поспорить слегка поколебало мою уверенность в его невозможности освоить сферу человеческих эмоций. А во-вторых, потому что понятия "Катя", "Марьяна" и "мужское достоинство" не должны стоять рядом.

Предложение, выраженное в форме приказа, сетевым агентом всегда выполняется, и ИскИн заткнулся.

А я продолжал думать о Кате и Марьяне.

Нет, меня не удивляла та легкость, с которой я изменил законной супруге. В конце концов, я проделывал это не однажды – там, на Юге. Хотя это и не одно и то же – там, на Юге, была просто звериная, физическая страсть (собственно, я даже не считал ее изменой); а вот происшедшее вчера никакая изощренная фантазия не смогла бы превратить в звериную страсть. Нет, это был совершенно осознанный поступок. С другой стороны, "прости меня, моя любовь" Земфиры всегда будила во мне оную страсть, поскольку именно под "мою любовь" я увидел когда-то это, подсмотрев, как переодевается в своей комнате нянька Ленка.

Я даже крякнул. Очень подходящая получалась оправдательная цепочка – песня Земфиры, это няньки Ленки, выпитая водка, упругие ананасы Марьяны, драка с качком Егором, одиночество вдвоем, – и стоило бы, наверное, ухватиться за нее, но, с другой стороны, я прекрасно знал, что цепочка на самом деле иная – исключительно упругие ананасы Марьяны и выпитая водка – и что она ни в малой степени ни оправдательная. Другое дело, что оправдание мне совершенно не требовалось, и с каждой секундой размышлений я понимал это все больше и больше, как и то, что впереди непременное продолжение и что то же самое произойдет между мною и Полиной, если сложится подходящая ситуация. Потому что успех в деле для меня много важнее, чем верность. И будь я проклят, если это не так!

В общем, я проиграл в эти игры с собственной совестью и чувством долга около часа.

А потом мобильник разразился битловской композицией "Вчера".

Я глянул на дисплейку. Звонил Андриан Чертков, новый знакомец, соглядатай из "Буряка и партнеров".

– Привет, – сказал он. – Тебя еще интересует, кто купил информацию, оставшуюся после смерти того мужика с кавказской фамилией?

– Разумеется, – сказал я, почувствовав, как застучало сердце.

– Имени мне узнать не удалось, но это баба, причем из той же конторы, где и сам погибший работал.

– Неужели из "Бешанзерсофта"?

Мысли мои понеслись вскачь – от Марьяны к Полине, от Полины к Аните Зернянской, от Аниты Зернянской к секретарше Елене Владимировне… И снова к Полине, потому что наиболее вероятной покупательницей после вчерашних ньюсов, на мой взгляд, могла быть только она.

– Да, из него самого, – сказал Чертков.

– А надеяться на то, что узнаешь имя этой бабы, можно?

– Нет. Я и про бабу-то тебе никогда не говорил. Понятно? – В голосе Черткова прозвенела сталь, и даже как будто изогнулись кверху усы.

Эта картина, разумеется, всплыла перед моим внутренним взором, и я ее прогнал прочь.

– Понятно. При случае с меня стакан.

– Не давши слова, держись, а давши, крепись! – В трубке послышался смешок, и Чертков отключился.

А я скормил полученные сведения Полю и попросил просчитать, кто из знакомых нам дамочек "Бешанзера" – наиболее вероятный покупатель. ИскИн поскрипел мозгами и выдал имя: Полина Шантолосова. Вероятность – 80%.

Теперь настало время скрипеть моим мозгам.

Что делать? Позвонить Полине и спросить напрямую – откуда она узнала, что Георгий Карачаров нанял для расследования известных ей смертей детективное агентство? А она заявит, что он ей сам сказал. Кстати… А не последовала ли смерть Карачарова по той самой причине, что "Буряк" отыскал ему жареные факты?

Я позвонил Черткову.

– Слушай, – сказал я, когда он отозвался. – А сам первоначальный заказчик от вас часто информацию получал?

Чертков минуту поартачился, блюдя секретность, но потом сдался:

– В конце каждого дня. Ежедневно в девятнадцать часов. Только не спрашивай меня, какую информацию он получил от нас перед своей смертью. Я больше не скажу тебе ни слова.

Я его понимал: сам бы в такой ситуации рта не раскрыл. А ведь надо мной никакого начальства нет, кроме клиента.

Отложив телефон, я вновь принялся ломать голову – звонить Полине или не звонить. Сдерживало меня лишь то, что говорить-то особо и не о чем – за душой у меня одни догадки.

Но тут пришло долгожданное сообщение из Тамбова. Долгожданное – в смысле моего нетерпения, а не их медлительности. Наоборот, они справились с заданием быстро и, думается, по той причине, что их земляк Константинов был известным человеком, и досье на него было собрано давно.

Для повышения квалификации я велел Полю сопоставить биографические данные Антона Константинова и Полины Шантолосовой. Сам-то я и так едва не прыгал от нового предвкушения удачи.

Моя догадка подтвердилась. Антон и Полина учились не только в одной школе, но даже в одном классе, а значит, хорошо были знакомы еще с детства, и это была печка, от которой уже можно было танцевать.

Я вытащил из кармана мобильник и отыскал в его телефонной книге Полину. А когда она отозвалась, сказал:

– Слушайте меня внимательно и не говорите ни слова. И только, когда я закончу, произнесите слово "ясно".

41

Она поднялась по эскалатору станции "Удельная" ровно за две минуты до назначенного мною времени.

Я, обретя уже привычную личину – при парике и усах, – околачивался внутри расположившегося в наземном вестибюле книжного магазинчика, имея возможность не только знакомиться с содержанием книги, у которой даже названия не знал, но и наблюдать сквозь прозрачные стены за всеми сходящими с эскалатора.

Полина огляделась, не обнаружила меня и, как мы и договорились, отправилась наружу. Я отложил книжку и, сопровождаемый разочарованным взглядом девушки-продавщицы (как будто я ей уже пообещал купить эту книжку!), покинул магазинчик. Догонять Полину я, разумеется, не стал. Наоборот, выйдя из вестибюля, постарался отстать от нее подальше, фиксируя всех, кто шел в том же направлении, что и она.

Мы дотопали до проспекта Энгельса, перешли на другую его сторону и повернули направо. Между нами было человек десять, которые двигались тем же маршрутом. Мы прошли мимо меблирашек, в которых я скрывался некоторое время в прошлом году, свернули налево, на Дрезденскую улицу, прошагали до проспекта Мориса Тореза, повернули направо, прошли мимо здания клиники Академии наук и, дойдя до Манчестерской, снова свернули направо.

Тут, возле мастерской под вывеской "Ремонт часов. Замена питающих элементов", я Полину и догнал. Разумеется, к этому моменту я уже давно убедился, что хвоста она за собой не притащила. Очутившись рядом, я приложил палец к губам и знаками показал ей, чтобы оставалась на улице, а сам зашел в мастерскую.