Сакс Ромер - Возвращение доктора Фу Манчи

— Зная Фу Манчи и все его окружение — не надо забывать, что они не только окружали, но и самоотверженно служили ему, — мы имеем полное право предположить, что радиограмма представляет собой отнюдь не беспричинный мелодраматический акт. Ее отправитель преследовал конкретную цель. Попробуем-ка соединить некоторые звенья в цепочку. Вы занимаете каюту на верхней палубе и, следуя доброй привычке, привитой нам покойным доктором, спите с задраенными иллюминаторами. Карамани располагается на пассажирской палубе, рядом с ней — каюта ее брата, которая выходит на ту же сторону. Так как пароход уже вошел в Мессинский пролив и барометр показывает «ясно», стюарды перестали на ночь закрывать иллюминаторы. Мы знаем, что у Карамани он оказался открытым. Поэтому тот, кто задумал покушение на наш квартет, автоматически выбирает ее первой жертвой. Тем более что, кроме нас с тобой, она теперь считается одним из самых ненавистных противников шайки Фу Манчи.

Я выразил кивком свое согласие. Способность Смита распутывать самые темные обстоятельства чисто логическим путем меня всегда глубоко поражала. А он продолжал:

— Вы, конечно же, заметили, что каюта Карамани расположена как раз под вашей. Поэтому, если возникнет шум, вы у нее окажетесь значительно раньше, чем я, которому предстоит бежать с противоположного конца парохода. Вот это-то обстоятельство и объясняет, зачем понадобилось среди ночи вызывать вас радиограммой, которая передавалась так долго и с такими помехами (отдадим должное изобретательности этой шайки), зачем понадобилось вас будить и приглашать в радиорубку… В самом деле, зачем, если не для того, чтобы создать для убийцы наиболее благоприятные условия?

Я внимал своему другу со все более возрастающим удивлением. На моих глазах загадочные и совершенно разрозненные события обретали причинно-следственную связь и становились последовательными эпизодами драматического сценария, написанного, вне всякого сомнения, каким-то криминальным гением. Рассматривая энергичное загорелое лицо своего друга, я вдруг понял, что без него никогда бы не мог составить хотя бы приблизительного представления об интеллектуальной мощи покойного доктора Фу Манчи. Найланд послужил мне своего рода масштабной линейкой. В моих глазах и тот и другой как бы оттеняли выдающиеся стороны друг друга, делали их заметными и объяснимыми для людей более скромного интеллектуального уровня, представителем коих является ваш покорный слуга.

— Последний эпизод, — продолжал развивать свою идею Найланд, — я рассматриваю как посмертное покушение доктора, его завещание ненависти, которое может оказаться куда более разрушительным, чем все его прижизненные демарши против нас. Нет сомнения, кто-то из его людей находится на борту. Что ж, попытаемся, как это не раз уже было, хитрости противопоставить хитрость. Никаких заявлений капитану, никаких обысков и осмотров пассажиров и команды. Поскольку первая попытка потерпела неудачу, за ней, непременно, последует вторая. Теперь вы будете играть роль личного доктора Карамани. Вы будете рассказывать всякому встречному и поперечному, что у нее возобновились легкие припадки нервного расстройства, чреватые бессонницей и прочими мелкими неприятностями. Думаю, вы с этим справитесь.

Я радостно закивал головой.

— Насчет иллюминаторов я еще не спрашивал, но думаю, как только мы минуем Сицилию, иллюминаторы тут же закроют. Может, погода и раньше испортится.

— Значит, вы считаете…

— Я считаю, что пора изменить наши привычки. Второе подобное покушение следует ожидать нынешней же ночью. Кроме того, нужно быть готовыми ко всякого рода новым опасностям.

— Молю Бога, — сказал я с жаром, — чтобы мы их благополучно миновали.

Когда настало утро и я спустился к завтраку, то первой, кто насел на меня со всевозможными расспросами, оказалась, конечно же, пароходная сплетница миссис Прайер. Ее каюта тоже примыкала к апартаментам Карамани, крики которой разбудили и почтенную женщину среди ночи. Точно следуя разработанному плану, я объяснил сердобольной даме, что моей пациентке угрожает вторичный нервный срыв, что она плохо спит, так как ее мучают кошмары. Точно так же я отвечал двум-трем другим любопытствующим, пока, наконец, не пробился к заказанному для нас угловому столику.

Железный кодекс поведения, исповедуемый всеми подданными метрополии, с первых же дней нашего плавания угрожал остракизмом Карамани и Азизу. Прежде всего им не могли простить азиатское происхождение, о котором говорила их необычайная красота. Тем не менее демонстративное поведение Смита, его авторитет инспектора британской полиции имел определенное влияние на провинциальных снобов, а прелесть Карамани довершила остальное. И в самом скором времени наше пароходное народонаселение не только не избегало, а, наоборот, старалось изо всех сил заполучить сестру и брата в свое общество.

Этим утром самую последнюю сводку о состоянии здоровья моей интересной «больной» я вынужден был дать епископу из Дамаска, благожелательному пожилому джентльмену, предки которого явно были не очень щепетильны в вопросах чистоты расы. Епископ сидел за соседним столиком, непосредственно за моей спиной. И как только я принялся за свою овсянку, он придвинул свой стул и зашептал мне на ухо:

— Миссис Прайер мне сказала, что нашу Шехерезаду что-то сильно побеспокоило сегодня ночью. Смотрите, как она бледна. Надеюсь, обошлось без серьезных последствий?

Я тут же изобразил на лице отработанную за утро улыбку и резко повернулся. Моя взвинченность все же меня несколько подвела и, не рассчитав движения, я нечаянно толкнул епископа. Священник слегка вскрикнул от боли. Дело в том, что на родину он возвращался после тяжелого и мучительного лечения в Англии от брюшного тифа. Болезнь так основательно подорвала его здоровье, что передвигаться он мог, лишь опираясь на две крепкие трости. Так что представляю себе, сколько мучений причинила ему моя неловкость. Просто поразительно, что боль нисколько не отразилась в его глазах, которые по-прежнему лучились добротой через поблескивающие на носу стеклышки пенсне.

— Бога ради, извините мою неосторожность… — начал я.

Но епископ поднял свою изящную, холеную руку останавливающим жестом. Он не желал принимать никаких извинений по поводу такого пустяка и просил только дать ему самый подробный отчет о состоянии Карамани. Он проявлял при этом столько самого искреннего участия, что ему невозможно было отказать. Недаром, как я заметил, самые разные люди на борту относились к епископу с одинаковой симпатией.

— Огромное спасибо за ваше участие, — отвечал я ему. — Будущей ночью я обещал Карамани, что она будет крепко спать. Таким образом, я поставил на карту свою профессиональную репутацию. Ничего другого не остается, как только выполнить обещание наилучшим образом.