Надежда Попова - Утверждение правды

Лукаш кашлянул, прочистив горло и явно вознамерившись ответить, однако так и остался сидеть с полураскрытым ртом, исподволь косясь на приятеля и пытаясь не прятать глаз от взгляда короля. Гюнтер молчал, вновь заметив, как шевельнулась фигура за плечом Императора, и тот кивнул, произнеся подчеркнуто благосклонно:

– Лукаш? Вижу, вы желаете что-то сказать мне.

Приятель распрямился, как жердь, рванулся встать, и королевская рука коротким движением повелела ему сесть обратно. Лукаш присел на скамью, все такой же прямой и пытающийся выказать готовность услужить немедленно и всей душой.

Гюнтер невольно поморщился.

Разумеется, уважение к вышестоящему быть должно, это сомнению не подлежит, и тем паче должно быть почтение к правителю государства, особенно если этот властитель – твой фактический командир. Но эта непостижимая готовность выстелиться под ноги… А ведь Лукаш во всей прочей жизни не трус и не тюфяк, даже в чем-то самоуверенный гордец, с которым порою никакого сладу нет. А здесь – гляди-ка. Словно и не благородный рыцарь говорит со своим королем, а мелкая прислуга, холуй. Богемцы… И вот так всегда и со всеми. Что за противоестественная, ненормальная какая-то струна в душе у всех славов? Что за тяга с упоением предаваться самоуничижению? И для чего они при этом с раздражающей регулярностью учиняют восстания и мятежи с требованием свободы, независимости (и от кого, если выходец из их же народа занимает имперский трон!..), вольностей, реформ и переустройств, сетуют на притеснения и гнет? Для чего вот и сейчас, все последние годы богемские заговорщики мутят воду по всему краю, пытаясь поднять обитателей этой земли на бунт, если вольготно они чувствуют себя только так, когда есть перед кем склониться и есть кому не служить – угождать. Или они попросту желают сами избрать себе объект поклонения? Это бы хоть как-то все объяснило…

– Просто говорите, – потребовал Император и, когда Лукаш замер на скамье в явном смятении, повторил чуть мягче и вместе с тем настойчивей: – Расскажите, что вам припомнилось. Как я уже сказал, я готов выслушать вас со всей серьезностью.

– Ну… – проронил приятель неуверенно, глядя вниз, под ноги, и связывая слова через силу. – Я не знаю, насколько серьезно следует относиться к этому, Ваше Величество, я и сам полагаю, что все это попросту от усталости или… Однако – да, кое-что вспомнилось, когда вы упомянули о «неприятных ощущениях» и «странных мыслях». Это может показаться вам глупым, да оно и мне самому кажется таковым…

– Смелей, Лукаш, – подбодрил Император по-прежнему доброжелательно, и тот, снова бросив на Гюнтера быстрый взгляд, продолжил:

– Это было за полночь. Поначалу, как мы и сказали, все шло, как всегда, а в один какой-то миг вдруг одолело чувство, что за нами наблюдают.

– За вами, – повторил Император, помедлив, и приятель кивнул:

– Да, Ваше Величество. Это странное ощущение овладело нами обоими, как-то внезапно.

– На что оно было похоже?

– Похоже… – Лукаш замешкался, подбирая слова, и Гюнтер нехотя вмешался:

– Словно рядом кто-то был. Так бывает, – продолжил он, когда приятель согласно закивал, – если при разговоре двоих подле стоит кто-то третий; стоит, но не вмешивается в беседу, а просто смотрит – бесцеремонно и неотвязно. Это длилось недолго, минуту, может, две.

– То есть всего минута и единожды за все время, пока вы оба были на посту?

– Нет, – снова заговорил Лукаш торопливо. – Это было дважды. И… этого Гюнтер не видел и не замечал, но во второй раз мне показалось… Тень или вроде того – мелькнуло перед глазами что-то… Но это вполне могла быть и просто тень. Как я и говорил, Ваше Величество, в коридорах вечные сквозняки, и факелы или светильники порою могут создавать настоящие видения; поначалу, пока к этому не привыкнешь, вздрагиваешь всякий раз. Быть может, и в ту ночь было так, сейчас я почти уверен, что все это просто шутки утомившегося зрения. Полумрак, свет факелов, тишина… И если уж это привиделось лишь мне одному, стало быть, это объяснение и будет самым верным.

– И более ничего? – уточнил Император. – Лишь ощущение и эта тень?

– Я тени не видел, – категорично напомнил Гюнтер. – А в остальном – да, Ваше Величество. Именно так.

– И не было такого, чтобы вы… придремали на посту?

– Нет, – отозвались оба единым голосом, и на сей раз возмущение Гюнтер услышал даже в тоне приятеля – искреннее и оскорбленное; король кивнул:

– Я верю. И не говорю, что вы исполняли не должным образом свои обязанности, господа рыцари. Я несколько изменю свой вопрос: не показалось ли вам, что вы задремали, и какая-то часть времени выпала из вашей памяти или восприятия?

– Нет, – уверенно ответил за двоих Гюнтер. – Ничего похожего не было. Мы оба в тот вечер, так уж вышло, очень поздно пробудились, посему перед нашей сменой отоспались вволю. Утомление было скорее от скуки, физической усталости мы не ощущали, ко сну не клонило, и ясность мыслей была вполне отчетливой. При уже упомянутых нами странностях, мы оба четко помним каждую минуту той ночи.

– Что же, – снова помедлив, произнес Император неспешно, вновь на миг обернувшись на темную фигуру позади себя. – Полагаю, это все, господа рыцари. Вы можете идти. Да, – окликнул он, когда оба уже шагнули на порог, и Гюнтер остановился, затворив открытую дверь. – И последнее. Напоминаю вам, что о нашей беседе никому не должно знать. Ни о том, что она состоялась, ни о вопросах, которые мы поднимали, ни (в особенности!) о том, что проникший в сокровищницу грабитель сумел получить то, за чем являлся. Я не стану брать с вас слова, это означало бы, что я сомневаюсь в вас, а я убежден, что могу верить своим вассалам. Ведь могу? – выразительно осведомился Император, и оба, словно по неслышной команде, разом вытянулись, снова в один голос отозвавшись:

– Да, Ваше Величество.

– Довольно убедительно, – заметил Рудольф, когда последние из опрошенных участников странных событий вышли, закрыв за собою дверь. – И вы полагаете все же, что верить им нельзя?

– Ну, отчего же, верить можно, – возразила Адельхайда, сбросив капюшон на плечи и перейдя ближе к столу со светильником. – Они пойдут биться за вас, если прикажете, а один из этих двоих ввергнется в огонь и воду, если такова будет ваша воля. Они будут оберегать вашу жизнь и ваши владения… Но не ваши тайны.

– Не проще ль тогда допустить, что они подкуплены? Что все это ложь, а на самом деле они той ночью подсчитывали полученную за предательство мзду?

– Почему? – улыбнулась Адельхайда. – Потому что вы говорили с ними последними?

– Пусть не они, – кивнул Рудольф, – пусть другая пара стражей – на другом этаже или в другом коридоре. Почему нет? Почему, к примеру, не допустить, что наш одаренный вор прошел мимо всех и убил именно тех, кто был подкуплен, то есть стоящих подле дверей сокровищницы?