Лев Гурский - Есть, господин президент!

Две минуты внимания — и я выловил в словесном киселе еще несколько прямых упоминаний Теофраста. Похоже, он и был той черной кошкой, из-за которой разошлись пути-дорожки Максима и Коли. Любопытно было бы узнать, почему. В чем секрет? Сколько я, однако, ни пялился в экран ноутбука, мне не удалось понять, чем же именно Парацельс огорчил автора письма и чем прельстил его адресата. Максим все время петлял, ходил кругами, бранился, божился, причитал, увещевал Николая, опять бранился, но упорно избегал четких деталей — как будто побаивался хотя бы контуром обозначать фигуру противника. Может, в те времена даже упомянуть кое-какие грехи было опасно? Все равно что открыть имя главного врага Гарри Поттера? Тот-Чью-Вину-Нельзя-Назвать?..

Отчаявшись разобраться в извивах средневекового этикета, я решил зайти с другого конца и выяснить личности участников перебранки. Мне понадобилась вся моя настойчивость, но я был вознагражден.

Истина далась мне в руки не сразу: прозвища людей в те времена, представьте, имели хождение наравне с их именами, типа параллельной валюты. Пришлось облазить пол-Интернета, пока я не расшифровал того и другого. Первый, грек Максим, он же Максим Грек, оказался вдобавок Михаилом Триволисом, спустившимся с вершины Афонской горы ко двору Василия Третьего — заниматься библиотекой Великого князя московского. В свою очередь, Николай, адресат Максима-Михаила, именовался в разных источниках не только Булевым, но еще и Люевым, и Немчином, и Германом, и Любчанином — и при этом он, несмотря на обилие кличек, был не каким-нибудь уголовным авторитетом, а почтенным профессором астрологии, личным врачом Великого князя и знатоком латыни.

Еще раз — ага! Гора с горой не всегда сходятся, а вот концы с концами без проблем. Один чувачок был, значит, библиотекарем, другой — латинистом-переводчиком. Думаю, где-то поблизости от них не мог не крутиться и номер три. То бишь сам «зломудренный» разлучник Теофраст с кулинарным трактатом подмышкой.

Из Сети я скачал обширную биографию Парацельса работы некоего Зудхоффа, пошарил в ней, сверил даты и обнаружил, что все трое могли запросто пересечься в Москве, куда наш главный герой забрел на огонек. В отличие от первых двух муделей, третий прибыл безо всякого официального приглашения, а из чистого, блин, любопытства: ну там на Кремль взглянуть, из Царь-пушки стрельнуть, на Лобном месте потусоваться, свежей медовухи испить. Значит, патриотично порадовался я, наша древняя столица даже в XVI веке, при Василии Третьем, считалась не медвежьим углом, но признанным центром европейского туризма. У нас в Москве был к тому времени свой Чайна-таун — все, как у людей.

Кстати, не Василий ли Третий был батяней моего тезки Вани, в перспективе — Иоанна Грозного? А кто стал шефом личного гестапо царя Иоанна Васильевича? Не Малюта ли Скуратов-Бель-ский, чье имущество намного позже захапал юный Хаммер? Глядите, как второй пазл плавно сочетается с первым. Зря я боялся: гора с горой сошлись в лучшем виде. Здравствуй, Сцилла! Привет, Харибда!

Может, мне и дальше повезет находить мостики между файлами?

Воодушевленный, я открыл следующую папку, надеясь отыскать причинно-следственную зацепку и в речах Вернера фон Брауна. Куда там! Я обрел только причинно-следственную дулю, большую и сочную. Ни Парацельса с латынью, ни Москвы с Хаммером здесь и близко не ночевало. Никаких хитрых пересечений с первыми двумя папками. Ничего. Экс-любимчик фюрера и будущий отец космической программы США долго и по-немецки занудливо вколачивал в ученые американские головы азы ракетной истории Третьего рейха.

Не буду врать, кое-что интересное — правда, к сожалению, совсем не по теме — я из отрывка тоже почерпнул. Узнал, к примеру, почему германские ракетные снаряды назывались «Фау». Я-то был уверен (и американцы, кстати, тоже), что тамошняя буква «V» — от слова «Vergeltungswaffe», то есть «оружие возмездия». Черта с два! Возмездие — возмездием, однако на самом деле крылатая ракета «V-1» получила свою букву благодаря слову «Verfuhrung», то есть «соблазн». А баллистическая хреновина «V-2» своей буквой обязана была слову «Verzauberung» — «колдовство».

Оба слова, как выяснилось, навязал фон Брауну сам Адольф Гитлер, и это был далеко не последний вклад вождя нации в немецкое ракетостроение. Как вы думаете, почему у первого «Фау», то есть у «Соблазна», были такие дерьмовые аэродинамические свойства? (Фон Браун употребил слово «ekelhaft» — «тошнотворный».) Да потому что фюрер требовал неукоснительно следовать его чертежу, нарисованному трясущимся карандашом на салфетке. Только, мол, так — иначе подвесим на рояльной струне! Со вторым «Фау» Брауну даже пришлось, рискуя жизнью, обдурить дорогого фюрера: прототип «Колдовства» имел предписанный свыше силуэт, но в серийное производство была запущена версия с несколько иным абрисом. Будь по-иному, английские ПВО могли бы расслабиться до конца войны.

Ну и ну. Гитлер, ясен перец, изначально был психопатом, а к финалу уже совершенно свинтился с нарезки. Факт ни для кого не секретный. И все-таки я недооценил глубины его бытового безумия. Это ведь чистая паранойя: требовать, чтобы очертания ракеты точь-в-точь повторяли форму твоих любимых пирожных!

Глава девятнадцатая Лекарство от лапши (Яна)

Для покаяния Макс-Йозеф Кунце выбрал, конечно, самые подходящие время и место: он признался в своих грехах сидя за рулем мотоцикла. Спиной ко мне. При скорости сто двадцать километров в час. Будь на пассажирском сиденье какая-нибудь юная истеричка-эмоционалка, она бы не удержалась от крепкого тычка рулевому. И тогда все четверо — считая кошку Пульхерию и «кавасаки» — наверняка загремели бы в кювет.

Счастье, что у Яны Штейн с нервами все замечательно. Выслушав признание Макса, я сумела избежать рукоприкладства. Даже не обругала его от всей души. Так, позволила себе три простеньких идиомы, какие в эфире обычно заглушают пронзительным писком.

Кожаная спина герра Кунце трижды дрогнула в такт моим словам. Я порадовалась за Гейдельбергский университет, где все же неплохо преподают русский разговорный: уж не знаю, как насчет мелких нюансов, но общий смысл моих выражений Макс определенно уловил.

— Ну прости меня, Яна, пожалуйста, — раздался в моем шлеме его виноватый голос, — я не хотел доставлять неприятностей, я…

— Хорошенькое дельце! — сердито прервала я этого белобрысого вруна. — Ты! Ты почти два дня ломал комедию. Хотя знал с самого начала, что гады со свастикой бегают за тобой, а не за мной!

— Не с самого, честное слово, не с самого… — Макс, наверное, попытался на ходу приложить руку к груди, отчего наш «кавасаки» опасно вильнул. — Я понял только сегодня… Сперва я думал, что те, которые хотели догнать меня в Бресте… и еще в Смоленске… что они от меня отстали, а в Москве их не будет совсем… К тому же, тот, у дома Окрошкина, сразу напал на тебя, помнишь?.. Ты еще сама меня убеждала, это из-за твоего Ленца… а в первый день ты и от меня бегала… Я решил, у тебя такой образ жизни…