Владимир Данихнов - Статика

Хотя нужно ли мне и это?

Машина приземлилась в одном из старых дворов: вокруг невысокие здания — сталинки, которым, наверное, уже лет триста. Только с одного края — вполне современный небоскреб с площадкой для посадки машин.

Таксист сел около детской песочницы, в которой вместо песка в грязи плескался поломанный мусоробот, которого какой-то шутник засунул в лужу ради потехи. Я помог роботу выбраться из западни — оказавшись на твердой земле, он благодарно пискнул и покатился прочь, подмигивая еще неперегоревшими лампочками. Я посмотрел ему вслед, потом взглянул на здание, где жил дед Ваня с женой. Трехэтажный дом, посеревший от времени, тоскливо смотрел пустыми глазницами выгоревших окон на меня. Какая-то бабулька с виртушниками на глазах молча наблюдала за мной. А может и не за мной — скорее всего, какой-нибудь сериал смотрит.

— Яблоня! — закричал Гена, указывая куда-то в сторону. — Старая яблоня! Деда рассказывал, что она растет здесь уже четыреста лет!

Корявое дерево неуверенно притулилось между пластиковой дорожкой и асфальтом — на маленьком клочке земли, куда по чистой случайности еще не дотянула свои хищные лапы цивилизация.

Не знаю, сколько лет на самом деле было этой яблоне, но она уже явно доживала свой срок. Мы подошли к ней, и Гена осторожно приложил ладошку к почерневшему стволу.

— Привет! — сказал он.

Я медлил. Не знаю, почему. Я не хотел смотреть в глаза Генкиным дедушке с бабушкой. Я представлял, как рассказываю им о гибели Дениса и Марины, и внутри все сжималось, дрожало.

А может я просто не хотел расставаться с мальчуганом, к которому так привык.

— Пойдем, — сказал я. — Нам пора, Гена. Пойдем…

— Вы ведь будете к нам прилетать? — спросил мальчик. — Часто-часто, правда?

— Правда, — ответил я.

Мы поднялись по расшатанной лестнице на самый верхний — третий этаж, не встретив никого по пути. Гена радостно рассматривал обшарпанные стены, использованные одноразовые шприцы и катетеры на подоконниках, изрисованные голокраской потолки, выцветшую обивку дверей.

— Здесь тетя Зина живет, — говорил он. — У нее есть сын, мальчик, его Петя зовут. Тут бабушка Вера, она меня все время конфетами угощала и вареньем вишневым, здесь…

Мы стояли около высокой, оббитой дешевым пластиком, дверью. Над старинным глазком краской были выведены две цифры — 12.

— Здесь живет деда, — тихо произнес мальчик.

Я кивнул, подошел поближе, нажал на кнопку звонка. Тонкая соловьиная трель разбудила тишину на площадке. Я позвонил еще раз и стал ждать.

Мы ждали минут пять, но никто не ответил.

Я позвонил еще раз и еще.

Я все не верил, я гнал подозрение, которое холодными щупальцами пробиралось в мою душу.

Звякнула цепочка, приоткрылась соседняя дверь и в узком проеме появилось лицо давешней старушки с виртушниками.

— Вы к Давыдовым? — надтреснутым голосом спросила она.

Я молчал.

Я боялся того, что она скажет.

— Да! — кивнул Гена.

— А они уехали, — сказала старушка. — Дней восемь назад. Собирались на море черном отдохнуть. Должны на днях вернуться.

От сердца отлегло.

— Здравствуйте, бабушка Вера! — выкрикнул звонко мальчик.

Старушка всплеснула руками:

— Геночка, внучек! Я уж и не ожидала тебя увидеть! Господи! Да как же ты… вот Ванька с Машкой обрадуются! Да заходите, заходите же… Господи, как, откуда?..

Она пропустила нас в старенькую прихожую, заполненную старыми башмаками, туфлями, кроссовками.

— Моего деда, Севки, упокой Господь его душу, обувь, — объяснила мне старушка, — уже с год как на том свете, а я все его вещи выкинуть не могу. Рука не поднимается. Родное все… Вы меня понимаете? — она испытующе посмотрела на меня, отыскивая курпинки сомнения в глазах.

Я кивнул, разглядывая картины на стенах — бушующий океан, одинокий клипер. На некоторых холстах клипер разбивался о волны, на других — гордо рассекал неспокойное море навстречу солнцу.

— Художником Севка был, — сказала бабка, помогая Генке стащить с ноги кроссовок, — все кораблики рисовал. Довели они его до разрыва сердца, кораблики эти… Чайку не хотите?

Я снова кивнул.

Через десять минут мы сидели за большим дубовым столом на кухне, из пищедоставки старушка извлекла печенье и масло. Чай и варенье были собственного приготовления — старушка ловко выудила трехлитровую стеклянную банку клубничного варенья из-под стола, чайник в это время сердито пыхтел на электрической плите.

— Сейчас такие банки чуть ли не раритет, — пожаловалась бабушка Вера. — Нигде их не найти! Сплошной пластик кругом… Может, орехового хотите?

— Нет, спасибо.

— А Вы кем Генке приходитесь? — спросила старушка. — Куда родители его делись? Денька с Наташкой-то? До сих пор свои тайны разгадывают? — Она подняла чайник и стала разливать его по чашкам.

— Они… умерли, — сказал я просто.

Чайник в руке бабушки Веры дрогнул. Старушка поставила его обратно на плиту.

— Вот оно как… кто ж подумать мог… такие молодые… серьезные… Молодые… — Она всплакнула.

В наступившей тишине было слышно только как звенит ложечкой в чашке Гена, размешивая сахар, да негромкий шум стерео в соседней комнате.

— Генка, иди в зал! — не допускающим возражений голосом приказала бабушка Вера.

Мальчик все же попытался сопротивляться:

— Но я только…

— Я что сказала? Бери с собой печенье, чай и иди… посмотри по стерео, сейчас как раз мультики должны начаться. Давай-давай! Быстренько!

Когда мальчик покинул кухню, старушка уселась на стул, посмотрела на меня. Губы у нее дрожали, но слова бабушка Вера произносила спокойно:

— А теперь рассказывай, сынок. Все рассказывай и не бойся — не сплетница я. Маша — еще со школы моя лучшая подруга. А Деньку, сына ее, я с самого малолетства знаю. Нянчилась с ним, как со своим.

И тогда я заговорил.

Я произносил ненужные и неправильные слова.

Грубые и нелепые.

Но мне стало немного легче.

На следующее утро я покинул гостеприимную старушку. Адреса, куда именно направились дед Ваня с женой, она не знала, но пообещала, что продержит мальчика у себя до самого их приезда.

Я гулял по городу.

Я мок под дождем, заходил в первые попавшиеся ресторанчики, выпивал кружку пива и шел дальше.

Я не знал, куда я иду.

Я просто шел.

Случайный взгляд убедил меня, что я нахожусь на той самой улице, которая была указана в блокнотике сектоида.

До нужного номера оставалось восемь домов.

Я плотнее запахнул плащ и пошел вперед.

Перед искомым домом — семнадцатиэтажным зданием собралась приличная толпа. Все молчали, застыв в сером мареве дождя безликими тенями. Машины осторожно объезжали людей, стоявшие рядом гаишники даже не пытались разогнать толпу.