Ласло Леринц - Подземная пирамида

– Останови ее как-нибудь! – крикнул я Карабина-су. – Свалится внутрь и сломает что-нибудь…

Тут каменная плитка остановилась сама по себе, а я спрыгнул со стула.

– Вижу, ошибся, – перевел я дух. – Еще толчок – и она шлепнется внутрь склепа) – Пусть шлепается, – сказал Осима, – все равно у нас нет другого выхода.

– А если что-нибудь сломает или развалит? Папа Малькольм отрицательно покачал головой, обернутой платком.

– Не думаю, чтобы саркофаг установили так близко. Но осторожность не помешает!

Я снова принялся отжимать притолоку ледорубом, а Карабинас толкать камень. Плитка дрогнула, отъехала, потом с тихим скрежетом исчезла из виду: на ее месте зияло черное отверстие шириной в десять-пятнадцать сантиметров.

Мы застыли, уставившись на темную щель. Словно ждали, что сейчас произойдет какое-нибудь чудо: может быть, внутри вспыхнет свет и кто-то потребует назвать наши имена и цель нашего прихода.

Но в склепе по-прежнему царило безмолвие, только тоненькой струйкой сочилась через отверстие белая, как туман, пыль.

– Ну, так! – сказал Карабинас. – Похоже, она ни на что не свалилась.

– Остальные вытаскивайте наружу, – распорядился папа Малькольм. – Вы можете просунуть руку в щель, Петер?

Я прижался к каменным плиткам и медленно просунул руку в отверстие. Сантиметр за сантиметром я просовывал ее дальше, но не натыкался на препятствие. Почувствовав, что мое запястье миновало камень, я немного вытянул руку назад, ощупал внутреннюю поверхность стены и ощутил острые грани каменных плиток, из чего сделал вывод, что слоя штукатурки изнутри не было.

– Можете что-нибудь сделать, Петер? – взволнованно топтался рядом с моим стулом Старик.

– Попробую. Внимание, Никое!

Я схватился за внутренний край камня, прилегающего к отверстию, и сильно потянул его. И не очень удивился, когда каменная плитка сдвинулась и выступила из стены сантиметров на двадцать пять. Карабинас ухватился за нее и дернул на себя. Плитка скользнула к нему: она вылетела прямо в руки Миддлтону и Осиме, которые стояли возле кучи обломков, прислонившись к стене.

На извлечение каждой плитки нам потребовалось в среднем минут пять.

После того как был разобран шестой ряд каменных плиток, который находился как раз на высоте моих глаз, ничто уже не мешало заглянуть внутрь склепа. И когда я, наконец, заглянул туда, то почувствовал себя на египетской выставке какого-нибудь крупного музея. Стены помещения за пеленой тонкой пыли украшали иероглифы и картины; посередине помещения стоял саркофаг, по всей видимости, в отличном состоянии, рядом с ним – саркофаг поменьше, а у подножья обоих – на первый взгляд бесформенные предметы, которые невозможно было как следует рассмотреть в неясном свете подземелья.

Сейчас, думая о том дне, я вспоминаю, что мне показалось тогда, будто воздух внутри относительно чистый и теплый. Я не ощутил ни холода склепа, ни запаха бальзама или чего-то подобного. Скорее запах можно было сравнить с тем, который источает сухой пар в парных. Теплый, обжигающий, насыщенный запахом пота воздух. Не исключено, конечно, что я просто ощущал запах, исходивший от нас самих.

Карабинас, стоя рядом со мной, заглянул тоже, потом попросил у Оси мы фонарь. При свете двух фонарей нам было уже легче рассмотреть загадочные предметы.

Остальные столпились у нас за спиной и взволнованно толкали стул.

– Ну, что там внутри? Скажите же, наконец, хоть словечко! – умолял папа Малькольм. Карабинас заговорил первым:

– Склеп! Нет никаких сомнений, что мы нашли склеп!

Папа Малькольм не мог этого больше вынести и в буквальном смысле слова столкнул меня со стула. Он взгромоздился на мое место и заглянул поверх стены.

– Боже правый! – простонал он. – Есть! Есть фараон! Никогда бы не поверил, что мне доведется найти фараона!

Честно говоря, мы бы тоже не поверили.

После полутора часов напряженной работы мы проникли в склеп, который выглядел просто, если не сказать – бедно. Ему было далеко не то что до склепа Тутанхамона, но и до богатства склепов, оборудованных поскромнее.

Саркофаг стоял посередине помещения, а в двух шагах от него – точно такой же, но поменьше, который мог скрывать в себе мумию ребенка. В ногах каждого саркофага стояла мраморная канопа для внутренних органов, а возле большого саркофага мы нашли еще небольшой, высеченный из мрамора шар, назначение которого было нам пока непонятно.

Наши находки пополнились также остатками пары кожаных сандалий, которые лежали в изножье большего по размеру саркофага.

По сути дела, это было все, что мы обнаружили в склепе. Нигде не было ни украшений, ни личных принадлежностей.

После первых минут восторга мы почувствовали заметное разочарование. И это все?..

Потом, после продолжительного молчания, папа Малькольм произнес:

– Так, значит. Небогатая добыча… Сначала я думал, что это фараон.

– А что? Не фараон? – спросил Хальворссон.

– Это исключено. Фараона не хоронят так бедно. Я даже боюсь, что это не придворный чиновник. Может быть, это был обычный человек знатного происхождения.

– А надпись?

– Это уже дело мистера Силади.

Я как раз направил фонарь на стену и изучал надписи. В этом помещении было две надписи, на двух более длинных стенах.

– Ну? – спросил фольклорист. – Что там написано, Петер?

– Один из текстов содержит проклятия. Это неинтересно…

– Как же неинтересно, – заупрямился Хальворссон. – Не забывайте, что я не египтолог, и еще никогда не видел ничего подобного…

– Ладно, – сказал я. – Слушайте. Попробую перевести. «После долгого пути я вернулся туда, куда мне предназначено вернуться. Путь странника подошел к концу, пути больше нет. Голодный больше не будет есть, жаждущий больше не будет пить. Глаз больше не увидит света, ухо больше не услышит звука. Душе назначают цену, как зелени на рынке. Тело мое вернулось после долгого пути и жаждет только покоя. Не возмущайте его покоя. Если все же вы осмелитесь. Озирис знает, что ему делать!»

Остальные подняли головы и посмотрели сначала на стену, потом на меня.

– Интересно, – пробормотал Карабинас. – Мне еще не приходилось слышать такого текста проклятий.

– Что же в нем странного? – нервно спросил датчанин.

– Даже не знаю. Может быть, то, что в нем не содержится конкретных угроз.

– Что такое – конкретная угроза?

– Не сообщается, что произойдет с тем, кто нарушит вечный покой мертвого.

– Я не чувствую в нем никакой угрозы. Скорее смирение. Это исповедь человека, которому уже все равно.

– Это вы себе только воображаете, – сказал Миддлтон. – Вы понимаете, что значит «Озирис знает, что ему делать»?