Дэниел Худ - Наследник волшебника

— Это неважно, — сказал Лайам, вытаскивая из печи миску с сырой бараниной. — Ты можешь выучиться носить тарелки на кончике носа?

«Я к этому не приспособлен».

— А к чему же ты приспособлен, дружок? Дом убирает в комнатах сам, за Даймондом ухаживаю я, а больше здесь и делать вроде бы нечего. Может, продать тебя в зверинец мадам Рунрат?

«Ты стал бы по мне скучать».

— Это вряд ли, — заявил Лайам, но тон его был несерьезен. Он знал, что действительно стал бы скучать по дракончику. И вовсе не потому, что с тем удобнее размышлять вслух. Без маленького уродца дом потерял бы половину своей прелести. Дракончик давно стал для Лайама чем-то вроде семьи, являясь одновременно и домашним любимцем и другом.

— Скажи-ка, а ты стал бы по мне скучать?

Дракончик склонил голову набок и уставился на Лайама. Похоже, такая мысль никогда его не посещала.

— Ладно, неважно. Тогда ответь, скучаешь ли ты по Тарквину?

«Мастер Танаквиль был хорошим хозяином».

Лайам на мгновение призадумался, что мог бы означать этот ответ, потом махнул на эту затею рукой. Понять ход мыслей рептилии было попросту невозможно.

«Ты сегодня будешь встречаться с отмычкой?»

— Да, и еще с черной жрицей, и с призраком Двойника.

«А с призраком зачем?»

Лайам досадливо мотнул головой:

— Точно не знаю. Мне нужно сперва переговорить с матушкой Джеф. Возможно, раз уж тело лежит у нее в мертвецкой, она сумеет найти способ помочь призраку обрести покой. Тогда хоть что-то будет завершено, да и жалобщики из Муравейника оставят Кессиаса в покое.

«Тебе его жалко, этого Двойника?»

— А тебе нет?

Лайам внимательно следил за реакцией маленького уродца. Фануил вытащил нос из миски и потянулся к чашечке с кофе.

«Нет. Он умер, но не понимает, что умер. Это глупо».

— Глупо, — эхом отозвался Лайам. — Странное ты все-таки существо, Фануил.

Впрочем, тон его голоса был вполне дружелюбен, и, прежде чем выйти, он почесал за ухом толстокожую тварь.

«Я скоро сделаю из этого конюха богача», — подумал Лайам, недовольно поглядывая на кучку монет, лежащую у него на ладони. Затем он ссыпал деньги в карман и зашагал в сторону порта.

Конечно, денежки у Лайама имелись. В его сундучке хранился солидный, по меркам города, капитал. С учетом того, что платить за еду и жилье Лайаму практически не приходилось, его накоплений должно было хватить на несколько лет. Но, памятуя о временах, когда ему случалось сидеть без единой монеты, Лайам старался поаккуратнее обращаться с деньгами. Ладно, махнул он рукой, пока в кармане звенит, нечего поджиматься, а когда перестанет, тогда пойдет другой разговор…

Портовая улица была забита народом. Похоже, местные рыботорговцы решили с толком использовать погожий денек. Холодный воздух пропитался запахом соли. Прямо под стенами домов стояли бочки с устрицами и корзины с омарами, на привольно раскинувшихся лотках красовались груды всяческой рыбы, а рыбаки все подносили с пристаней новые кошелки с уловом, и перекупщики забирали их, не торгуясь, переправляя товар дальше, ибо Саузварк рыбу любил.

«Интересно, — подумал Лайам, — знает ли кто-либо из этих людей, что всего лишь несколько часов назад тут с воплями бегал чокнутый призрак, а за ним не разбирая дороги носился примерно такой же дурак?»

Лайам дошел до порта и, свернув на восток, побрел к тому месту, где они условились встретиться с Мопсой.

В порту также кипела бурная деятельность. Гавань была заполнена кораблями, стоявшими на рейде или приткнувшимися к причалам, но все они были безмолвны и неподвижны; с пустыми палубами и оголенными мачтами эти гордые каравеллы и галионы пережидали зимний сезон. Теперь тут заправляли лишь рыбаки; одни шныряли на своих шустрых лодчонках вокруг грузных торговых судов в поисках рыбацкой удачи, другие уже волокли улов по скользким сходням на берег. Колеса несчетных повозок, увозящих добычу, то гулко постукивали по доскам пирса, то весело грохотали по булыжнику мостовой. Картина была настолько отрадной, что, несмотря на висящую в воздухе брань, Лайам невольно приободрился, напомнив себе, что кроме воров, убийц, бродячих призраков и охочих до драки жрецов в городе существуют люди, занятые нормальными человеческими делами.

Он понял, что Мопса крадется за ним, он позволил девчонке залезть в свой карман, но когда ее лапка цапнула кошелек, звонко хлопнул юную карманницу по запястью.

— И это все, на что ты способна? — Лайам нахмурился и покачал головой. — Неудивительно, что ты всего лишь отмычка.

Мопса с застенчивой улыбкой вернула ему кошелек.

— Я просто проверяла тебя и делала все понарошку.

— Конечно-конечно. А стражники что, тоже понарошку отрубят тебе руку, если поймают на воровстве?

Мопса пренебрежительно усмехнулась:

— В Саузварке меня не тронут. Я еще маленькая. Подержат несколько дней в тюрьме и отпустят.

Ну что ж, по крайней мере, отмычка знала законы. Но самодовольства в ней было, хоть отбавляй. Дурочку следовало осадить, и Лайам, скривившись, сказал:

— Сидеть в тюрьме — удовольствие небольшое. А потом стражники возьмут тебя за руку и проведут по всем городским рынкам, чтобы каждый торговец понял, кого ему опасаться. Кончится тем, что тебе нельзя будет появиться на улице — все станут приглядывать за тобой.

Мопса обдумала сказанное, и оно явно не пришлось ей по вкусу. Состроив кислую мину, она предпочла сменить тему беседы.

— Ты подумал, с чего мы начнем?

Вот этого-то Лайам как раз и не сделал, понадеявшись, что саузваркский порт не так уж велик. Он никак не подозревал, что здесь толчется такая прорва народу. Нельзя же соваться с расспросами к каждому встречному. А потом, ему не давал покоя еще один, не менее неотложный, вопрос. Он знает, что Двойник мертв, а Мопса не знает. Говорить об этом девчонке или не говорить?

— Ну, а я подумала, — заявила Мопса секунду спустя, так и не дождавшись ответа. — Я думаю, нам надо сходить к Вальдасу, он может что-нибудь подсказать.

— Кто такой Вальдас?

— Никто. Просто старик. Но он всегда тут торчит и обо всем знает.

Эта мысль показалась Лайаму разумной. В каждом порту, неважно, мал этот порт или велик, всегда найдется старик (чаще всего — бывший матрос), который способен в подробностях изложить историю каждого корабля, каждого моряка и каждой бухты пеньки.

— А ты с ним знакома?

— Знакома? — переспросила Мопса с таким видом, словно Лайам ее оскорбил. — Ха! Да он в каждый Праздник богов кормит меня хлебом!

— Тогда веди, — буркнул Лайам, но тут же опомнился и чопорно поклонился.