Владимир, Михальчук - Полный дом смерти

На радостях, что снова увидит сына, Шамур отгрохал часть последних сбережений в благотворительный фонд Гильдии Ветеранов. Этим он заработал себе благодарственную медаль и серьезную прореху в семейном бюджете.

– Хорошо хоть осталась угольная шахта, – прокомментировал он, описывая время после вручения медали. – Я продал ее и обеспечил детям хорошее образование на ближайшую сотню лет. Да еще слуги получили жалование на много кварталов вперед. И осталось даже еще…

В итоге все закончилось радостно. Счастливый отец. Потрепанный жизнью, но живой сынок. Но где же марка? Почему на картине насмешливо скалится пустое пятно?

– Давайте поближе к делу, – сурово попросил я. – Что там с маркой?

– Такая трагедия…

Меня уже достало слушать подобные слова. Я чувствовал, что еще немного и, невзирая на преклонный возраст собеседника, заеду ему под дых.

– После плена Джувил стал очень замкнутым. Бедняжка ни с кем не общался, сидел в своей комнате и никуда не выходил. Даже страшно представить, чего он натерпелся в подземе…

– Ближе к делу! Вам поступали новые предложения насчет продажи марки?

– Ах, да… Нет, черное пятно больше не тревожило меня. Но…

– Марка исчезла, – без труда догадался я. Тут бы и последний тугодум догадался. – Как это случилось? Есть предположения, кто мог ее стащить?

Мозгомпьютер подтверждал, что папаша говорит чистейшую правду. При иных обстоятельствах я бы смело хватал его за задницу и тащил в Полицию или даже прямиком в ГУпНИКИС. Но марку такими поспешными действиями нельзя вернуть.

– Понимаете, – медленно начал старик. – Когда у нас с женой имелись деньги, мы пригласили Великого Скарра, и он заколдовал наш дом. Оружейная, музей филателии и мой кабинет окружены очень могущественной магией. Без моего разрешения внутри этих комнат не выживет никто. Больше десяти секунд…

Мне поплохело. Шамур не врал, и это означало, что в любой момент моя голова может взорваться мелкими брызгами. Или еще чего похуже.

– Даже родственники не могут входить?

– Даже родственники, – кивнул он.

– Тогда продолжайте вашу историю.

Я съежился и постарался не делать резких движений. Еще воспримет как попытку атаковать. А еще страшнее подумать, что же станется, если старика вдруг хватит сердечный удар.

– В ту ночь я очень крепко спал, хотя в последние годы просыпаюсь от малейшего шума. А утром обнаружилась пропажа.

– Больше никаких странностей? Полиция была? Какие-нибудь улики?

– Вы с ума сошли? Какая полиция?

Вполне логично. Шамур не стал бы вызывать полицейских и рассказывать им о том, что именно пропало из поместья. Если он, конечно, не самоубийца.

– В общем, никаких улик? Вы хоть сами проводили расследование? Или не захотели?

– Нет! – господин бель-ал Сепио вдруг зашатался и едва не упал.

Я перепугался, что мои размышления насчет сердечного удара вдруг материализовались. Подскочил к старику и придержал его за плечи.

– Что с вами? Вам плохо?

– Как же, как же… Очень плохо… Ведь той проклятой ночью умер мой любимый сын!

Итак, Джувил погиб во время ограбления чрезвычайно защищенного кабинета. Первая смерть в цепочке множества странных убийств. И исчезновение важнейшего документа, за который Княжество Хаоса отдаст половину своих владений. К тому же из-за паршивой похищенной марки Валибур может пасть под ударами врагов. Замечательные перспективы у моего расследования!

15

Самоубийства

– У вас есть какие-нибудь версии случившегося, господин бель-ал Сепио?

В глазах Шамура бель-ал Сепио плескалась пустота. Блуждающие зрачки превратились в булавочные иголки, на висках и скулах набухли темно-синие вены. Старик мелко подрагивал и пускал слюну. Явный признак сумасшествия. Или отравления токсическими веществами…

Сквозь плотно закрытые окна в дом не доносились завывания ветра. И все же на дворе бушевала гроза – где-то далеко захлопали ставни. С грохотом разлетелось стекло за соседней стеной. Коридорами пронесся тонкий визг – так бывает, когда в закрытое помещение врывается холодный ветер. Загромыхали пустые доспехи, что-то упало и с тяжелым звоном покатилось по лестнице. Я даже подумал, что поместье переживает сумасшествие вместе со своим хозяином.

Лучше бы дворецкому позакрывать все окна, не то семейка бель-ал Сепио разорится на хорошенькую сумму, чтобы восстановить интерьер после вторжения бурана.

– Что с вами? У вас приступ? Есть какое-нибудь лекарство?

Старик опустился на пол, перевернув свое кресло. Язык вывалился изо рта, на губах появились клочки пены. Глаза до упора закатились, в полумраке кабинета засверкали налитые кровью роговицы.

Я намеревался всадить в шею Шамура один из анализаторов. Возможно, господина бель-ал Сепио отравили перед моим приходом? Чтобы не сболтнул чего лишнего. Или это хроническое?

Нет, папаша Сепио не выглядел умирающим от психической травмы. Я больше склонялся к мысли, что он находится под действием психотропного вещества, разрушающего мозг.

Щуп мозгомпьютера почти прикоснулся к приоткрытому рту старика, но конвульсии вдруг прекратились. Шамур еще несколько раз постучал кулаками в пол и непонимающе посмотрел на меня. Оторви мне хост, но я не успел проверить папашу!

Пришлось убрать магический агрегат подальше.

– Вам лучше?

– О боги… – простонал отец Марии. – Опять оно.

– Что такое?

– Я ведь катался по полу, раздирал халат на груди, вопил что-то неразборчивое? – вместо ответа поинтересовался он.

– Почти. Катались и раздирали – было. Но все происходило совершенно бесшумно.

Господин Шамур с трудом поднялся, придерживаясь за ножку упавшего кресла. Подошел к стене и нажал большим пальцем куда-то чуть ниже батального полотна. С мелодичным звоном отошла широкая панель. За ней оказался маленький, но доверху набитый бутылками бар. Старик достал оттуда большой бокал, размерами почти не отличающийся от ведерка, и плеснул себе чего-то приторно пахнущего.

По комнате разлился дурманящий аромат дорогого амброзиума. Я поморщился, но решил не вдаваться в нравоучения о вреде алкоголя. Папаша бель-ал Сепио заслуживал глоточка пьянящего напитка. Бедняга.

– Это началось после исчезновения пятна. Я начал вдруг терять сознание в любых условиях и в любое время дня. Чаще всего беспамятство проявлялось поближе к ночи, но и днем я не мог спокойно вздохнуть. Самое паршивое – после таких припадков у меня напрочь отсутствовали воспоминания. Я даже не соображал, где нахожусь.