Совок 10 - Вадим Агарев
Н-да, если когда-то мне случится облобызать каменную тётку в парке и или на привокзальной площади, то, скорее всего, ощущения будут сопоставимые. Но, в любом случае, до рукоприкладства к моему милицейскому лицу сегодня не дошло. Проявление моих добрых чувств к глубоко-бурильному комитету в лице Клавы-Гали, последняя снесла стоически. Гвозди и прочую скобяную утварь делать бы из этих людей!
Развернувшись, я бодрым шагом двинулся к автомобилю, на переднем пассажирском сиденье которого нетерпеливо ожидал меня подполковник Зинченко.
Расположившись сзади, я расслабленно откинулся на спинку. Водила вырулил на проспект. Адреса Паны я не называл, но машина, тем не менее, уверенно двигалась в нужном направлении.
— Девушка твоя? — не оборачиваясь, поинтересовался преемник беглого майора, — Красивая!
— Очень красивая! — согласился я с озвученной объективностью бэха, — Но пока еще не совсем моя, — не скрывая сожаления, честно признался я, — Но я очень надеюсь, что мы с ней поладим! Мы с ней на завтра встретиться договорились!
— Молодец, Корнеев! — хмыкнув, похвалил меня подполковник, — Не теряешься! Самое место тебе в операх! Кто она? В следствии у вас работает? Это та самая Зуева?
Как я понял, Зинченко намеренно не постеснялся проявить бестактность. Очевидно, посчитав уместным и своевременным дать мне понять, что многое обо мне знает.
— Нет, Зуева совсем другая! — с трудом сдержался я от ответного хамства, — Эта у генерала Данкова в приёмной сидит. Её туда с Пионерской для пригляда за экселенцем приставили! — с беспечной небрежностью ничего не понимающего младопридурка, проговорился я.
Сзади хорошо было видно, как уши городского «колбасника» приняли цвет переспевшей малины. Далее он повёл себя совсем уж для меня неожиданно. И против всех писанных и неписанных постулатов оперативной работы. Категорически прервав общение с контрагентом, зам главного городского «колбасника» замкнулся, словно пойманный мамкой за рукоблудием пионер. И после этого промолчал до самого прибытия к моему подъезду. А когда я выходил из машины, то на моё «до свидания» ответил только водитель. Сам товарищ Зинченко, нахохлившись, сидел истуканом, глядя в одну и только ему известную точку на ветровом стекле. Видимо, на самом деле, что-то не так в этом далеко не датском государстве…
Дома меня ждали. Кроме Елизаветы и Паны Борисовны, в прихожую вышла Эльвира. К моему удивлению, она не просто подошла ко мне, но обняла и аккуратно прижалась. Да так и застыла, тихо всхлипывая мне куда-то между шеей, и плечом.
Пана, повинуясь женскому стадному рефлексу, тоже вознамерилась проявить сострадание и даже достала платок. Но приложить его к глазам не успела. По причине того, что я скорчил ей досаду на своём лице. Беззвучно тьфукнув себе под ноги, она развернулась и направилась по коридору в сторону кухни.
А я, пользуясь тем, что никто, кроме угрюмой Лизаветы лица моего не видит, показал той язык.
— Дурак! — одними губами, но с большим чувством проартикулировала она мне в ответ.
После чего тоже высунула свой язык, а затем развернулась и с достоинством удалилась вслед за Левенштейн.
— Ты чего? — что-то почувствовав, отлипла от меня Клюйко и обернулась назад.
— Обнять тебя очень хочу, любимая! — уткнулся я губами в её, пахнущую травяным шампунем макушку, — Но не смею.
— Это еще почему? — подозрительно отстранилась от меня икряная полковница из Генпрокуратуры СССР.
— Потому что руки еще не помыл! — сунув ноги в тапки, я тактично хлопнул Эльвиру по заднице, направляя её в нужную сторону по коридору, — Пошли на кухню, я есть хочу!
После неторопливого и обильного насыщения белками, жирами и углеводами, меня потянуло на диван. Чертовски захотелось вытянуть ноги забыться в безмятежном сне на свободе. Что бы там ни было, а на гостеприимных казённых нарах выспаться мне не удалось. Но увы, труба звала меня еще на одну встречу, отложить которую было нельзя.
Отогнав деморализующие мысли о привычном удобном диване, свежем белье и раннем отбое, я поблагодарил суровую Лизу за ужин. И заявил присутствующим дамам, что мне необходимо удалиться по делам. Попросив Эльвиру и Пану дождаться моего возвращения. Очень уж мне хотелось с ними поговорить о волнующих меня перспективах. И еще о тех шагах, которые, я был уверен, они уже предприняли для смягчения для тех самых перспектив.
— Проводи меня до остановки! — попросила Клюйко, засобиравшись после того, как я озвучил своё пожелание. — Заодно и переговорим.
Под искрящимся взглядом вздорной малолетки мы вышли из квартиры. Пришлось на самом деле идти до остановки, так как такси на улице отловить не удалось. Бомбящих частников в обозримой близости тоже не было.
— Как тебе удалось выйти? — держа меня под руку, спросила Эльвира. — У нас с Севостьяновым только к обеду сегодня переговорить получилось. Его референт мне вчера так ничего толком не ответил. Но пообещал, что всё ему передаст. Григорий Трофимович сам мне сегодня перезвонил и сказал, что меры принял, но ты уже и так был на свободе. Скажи, как у тебя получилось? Что произошло?
Обычно невозмутимая и всё математически просчитывающая прокурорша, сейчас была на взводе. И мне это не очень нравилось. Беременную Эльвиру мне хотелось побыстрее и как можно надёжнее успокоить. Чтобы после того, как я посажу её на автобус или, чего доброго, среди ночи, она опять не начала загоняться. Поэтому, ничего лучшего, кроме того, как рассказать ей всю правду, я не придумал.
Сглаживая углы и некоторые подробности, я поведал о состоявшихся за прошедшие сутки событиях. Моя попутчица слушала меня не перебивая. И только непроизвольно подрагивающие на моей руке пальцы, выдавали её переживания.
— Асташкин неплохой следователь и, если он прекратил дело, то сделал это грамотно, — размышляя вслух, успокоила меня Клюйко, — За это я не волнуюсь. Особенно, если учесть, что оснований для возбуждения у него практически не было!
Держа меня под руку, Эльвира шагала и по-детски старалась переступать трещины на асфальте. Я поймал себя на мысли, что с увеличением срока беременности она всё больше и больше стала походить на нормальную женщину. Вот и теперь рядом со мной была не железная следачка по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, а просто беременная от меня баба.
— Григорий Трофимович тебя, конечно, в обиду не даст, но труп
