Гром над городом - Ольга Владимировна Голотвина
И торжественно сложил руки крест-накрест на груди. Обезьяна подняла на актера умные, темные, несчастные глаза. И под благоговейное шушуканье труппы сложила темные лапы крест-накрест на волосатой груди.
* * *
Вьямра глянула острыми, как шильца, желтыми глазами на стоящих перед нею охранников.
Ее лучшие люди. Мертвяга. Айбиш. Сестры-близнецы Перчатки.
– Знаете уже, что Хлыст с Припортового района объявил мне войну? Не нравится гаду, что я с разбойниками дело имею.
Все четверо кивнули: знаем, мол.
Вьямра ждала. Значит, кивком не отделаешься.
Айбиш солидно отозвался за всех:
– Хлыст, конечно, суровая морда. Однако и нам не привыкать держать осаду. Надо собрать всех твоих людей.
– Дом нужен другой, – добавила Левая Перчатка. – В этом какая осада?
– В этом – не осада, – согласилась Вьямра. – Но на этот раз я решила не драться, а зарыться в нору и переждать беду.
– В Аршмире Хлыст любую нору раскопает, – с сомнением протянула Правая Перчатка. – Мы от него не спрячемся.
– Мы? – хохотнула Вьямра. – Нет уж. Вы уйдете на время из города.
– И куда, хозяйка?
– В лес. Я вам расскажу, как выйти на шайку атамана по кличке Бронзовый. Я с ним и впрямь вела дела. Время от времени по одному или по двое будете наведываться в город. Я вам попозже расскажу, как получать мои указания. А потом будете возвращаться в лес.
– Может, и ты с нами, госпожа? – спросил Айбиш.
– Мне нельзя. Пока Бронзовый знает, что я в городе и могу других своих людей на него поднять, вы у него будете дорогими гостями. Но если я сама, как распоследняя дура, суну голову волку в пасть...
Никому Вьямра не объясняла свои поступки. Только этим четверым – иногда.
И только этим четверым позволено было, уже получив приказ, задавать вопросы.
– Да разве есть в Аршмире закуток, куда не сунул бы нос Хлыст? – спросила Правая Перчатка.
– Дворец Хранителя? – предположила ее сестра.
Вьямра милостиво улыбнулась... ну, это ей показалось, что милостиво. Жутковатая получилась гримаса.
– Хорошо мыслишь, девочка. Но не угадала. И незачем тебе угадывать. Ближе к делу сама всё вам выложу. Вы присмотрите, чтобы со мной поступили честно. А сейчас скажу одно: связалась я на старости лет с тем, от чего всю жизнь старалась держаться подальше. И если сейчас всё удачно повернется, перед смертью я себе скажу: за долгую жизнь, Вьямра, ты такого попробовала, чем и герои старых сказок похвастаться не могли!
* * *
Обезьяна оказалась не такой уж послушной. Пару раз повторила движения Раушарни – и повернулась к актерам спиной, уткнулась взглядом в возвышающиеся возле клетки свежие доски сцены.
Кто-то сообразил, что животное голодно. Мирвик смотался на улицу и остановил разносчика-лепешечника.
Запах лепешек немного ободрил обезьяну, она слопала всё, что ей дали.
Раушарни прикрикнул на актеров:
– Оставьте зверюгу в покое и работайте. Афтан, Заренги, Пузо – на сцену! Пройдете сцену заговора. Мирвик, прикинь, как бы изменить пьесу, чтобы выигрышнее подать обезьяну. Остальным учить роли!
– Нуроса, мы же еще не закончили, – позвала Авита. – Иди, на спине покрывало складками закреплю. А то болтается, как хвост.
Все вернулись к своим делам. На сцене заговорщики доказывали друг другу, что король безумен. Рядом с Авитой Джалена, стараясь не подглядывать в список роли, старательно бубнила:
– Сей брак ужасный – гибель для принцессы! Как мог король-отец жестокосердый избрать такого... такого... э-э... избрать...
Нуроса, заскучав, начала негромко напевать:
То ли беден, то ли жаден мой дружок –
Всё не купит он мне вышитый платок.
Поразмыслю, поразмыслю – прочь пойду
Да другого себе милого найду.
Слово «поразмыслю» она выпевала тягуче, с удовольствием, словно леденец сосала. Шло ей это слово, шла ей эта уличная песенка.
«Бессердечная она, – горько думала Авита. – Такая никому на шею от чистого сердца не бросится. Сначала поразмыслит...»
Джалена оторвалась от списка роли и сказала негромко, с неожиданной злобой:
– Надеюсь, на пиру у короля ты будешь петь не эти... потягушки портовой шлюшки?
Нуроса отозвалась с презрительной ленцой:
– Что бы я ни пела, ты будешь помалкивать и слушать.
– Да без твоего скулежа спектакль будет только краше!
– Давай, давай, еще порычи из ревности!
– Что?!
– Думаешь, не заметно? Вчера на корабле ты за ним такими глазищами следила...
– Нуроса, не вертись, а то уколю! – сухо перебила ее Авита.
Могла бы вспыхнуть шумная ссора. Но тут раздался вскрик Бариллы:
– Ай! Кровь!
Актриса стояла у клетки и дрожащей рукой указывала на обезьяну.
Раушарни прикрикнул на «заговорщиков», которые прекратили диалог, и поспешно подошел к клетке:
– И верно. Кровь на лапе...
– А то!.. И во второй лапе гвоздь, – подсказал Мирвик, подойдя следом. – Этот дурной зверь из досок гвоздь вытащил. Из сцены. И поранился.
Он протянул руку, чтобы взять гвоздь. Обезьяна оскалилась.
– Ой, укусит! – пискнула сзади Милеста.
– Я тебя лепешками кормил, а ты меня кусать будешь? – укоризненно сказал Мирвик. – Дай сюда... хороший мальчик... вот так!
И смело забрал гвоздь у обезьяны.
– Плохо дело, – вздохнул Раушарни. – Зверь не наш. И дорогой. А мы не уследили...
– Может, сказать господину Шеркату? – опасливо вякнул Заренги.
– Дурень, – откликнулась Джалена. – Как раз сейчас ему до обезьяны, да?
– Лекаря позвать? – неуверенно предложил Пузо.
– Какой лекарь пойдет к обезьяне? – фыркнула Барилла.
– Да мы, может, зря паникуем, – рассудил Афтан. – Кто в заморских лесах к обезьянам при каждой ранке зовет лекарей? Может, он себе ранку залижет – и само заживет...
– Может... – уныло согласился Раушарни.
– А если не заживет, – сообразил Мирвик, – я завтра попрошу Фагрима из особого десятка, я с ним знаком. А
