Александр Лонс - Химера

«Смазать бы надо, да некому, — с досадой вспомнила девушка. — Достал уже этот скрип.»

Стелла подошла к двери, намереваясь ее закрыть, и заглянула в глубокую тьму коридора. Ей представилось, что дверь в комнату чуть приоткрыта. Более того, вдруг померещилось, что она слышит внутри комнаты какое-то подозрительное шевеление. Почему-то замирая от страха, Стелла оглянулась на светлеющее окно и резко подошла к комнате. Затем распахнула дверь, зашла и сразу же включила свет. Естественно, никого постороннего там не оказалось.

«Вот и глюки пошли в урезанном виде, — расстроено думала девушка. — Или это просто нервы сдают? А ведь хотела поработать дома. Ага, как же! Только время зря потеряла».

4. Бургомистр

Утром я проводил Милу и вернулся назад. Мне было пора в Вильфиер.

Компьютер «Real System», шлем, ортопедический матрас. Все как обычно. Привычные действия.

Ничто не предвещало беды, а о своих ночных глюках я давно уже позабыл. Но когда в очередной раз я осознал себя в Замке, то сразу же понял: сегодня здесь как-то явно не так. Трудно было не понять. Под спиной чувствовалось нечто мокрое и липкое, в воздухе ощущался противный сладковатый запах, а еще наблюдался непривычный сквозняк. Обычно сквозняков в моих апартаментах нет. Балдахин, так всегда меня раздражавший, куда-то пропал, и от него остались только четыре столбика. Не очень соображая, что творю, я вылез из кровати и вдруг уразумел, что дела обстоят совсем скверно.

Неладно что-то в нашем королевстве.

Ставший уже привычным интерьер претерпел значительные изменения. Дверь моей спальни плашмя лежала на пороге, а прямо на ней стоял растерянный Ольгерд. Гобелен, с изображением любителей экстремального секса оказался забрызганным подозрительными бурыми пятнами, а посередине самой кровати темнело большущее пятно. Пятно жирно блестело. Я пощупал испачканную липкой жидкостью спину, потом посмотрел на руку и убедился, что самые нехорошие мои подозрения верны.

— Его убили на вашей кровати, повелитель. — старший слуга прятал глаза, выглядя угнетенным и подавленным, что совершенно не вязалось с его внешностью и обычной манерой поведения. — Его убили прямо на вашей кровати…

— Так… давай все подробности, — сказал я, с отвращением разглядывая свою руку. — Кто, где, когда. А потом решим, что нам теперь делать. И что случилось с дверью? Ты случайно не в курсе? Вообще-то я привык видеть ее в вертикальном положении.

— Его убили на вашей постели. Пронзили мечом. Стража услышала ужасный крик и ворвалась в ваши покои. Двери оказались заперты, поэтому их пришлось сломать. Существует инструкция, почти закон. И увидели… его… с вашим мечом…

— Кого — «его»? — спросил я, вытирая руку о чистый еще край покрывала. — Ты же видишь, я все еще ничего не знаю. И не понимаю. Есть во что переодеться?

Как постепенно выяснилось из путанных объяснений Ольгерда, «его» нашли на моей кровати насквозь приколотым к матрасу моим же собственным мечом. Причем меч практически вертикально протыкал как «его», так и мою кровать, упираясь в пол. Все сразу узнали тот самый клинок, что обычно висел над моим камином. Вся кровать пропиталась кровью, а на пол натекла здоровенная лужа. Я хорошо знаю свой меч, поэтому, наверное, все пять литров крови, положенные среднестатистическому гражданину, вытекли из этого несчастного. Меня не было, и все решили, что это я приколол беднягу. Как бабочку на булавку. Впрочем, в этом мире нет дурацких привычек кого-либо насаживать на булавки, разве что на рыцарских поединках. Даже во времена Королей смертные приговоры осуществлялись «более гуманно» и без пролития крови — осужденных просто-напросто хоронили заживо: палач связывал их по рукам и ногам, сталкивал в могилу, а потом засыпал землей.

Помнится в детстве, меня не миновало распространенное среди моего возраста увлечение собирания коллекций насекомых. Мы ловили жуков, стрекоз, бабочек, кузнечиков и прочую однолетнюю энтомологию. Я их удушал одеколоном «Спорт» и насаживал потом на булавки, совершенно не осознавая, сколь гнусно и отвратительно поступаю. На моей совести оказалось множество малюсеньких жизней. Такие поступки не должны оставаться безнаказанными — рано или поздно придется расплачиваться за свои мелкие серийные злодейства.

Убитым оказался ни кто иной, как бургомистр города Риан, то бишь бургомистр Столицы Королевства, он же — старшина городского собрания.

Раз уж все знали, что я с ним не очень-то ладил, а недавно наорал на него в присутствии слуг, то никто не усомнился в моей виновности. Никому даже в голову не пришло, что довольно странно — какой-то бургомистр, хоть и столичный, оказывается в постели повелителя Королевства. Вроде бы все должны знать, что у меня никогда не наблюдалось нежной склонности к толстым красномордым дяденькам.

Короче — несчастного бургомистра проткнули на моей лежанке моим же собственным мечом. А раз самого меня не оказалось ни в покоях, ни вообще в замке, все постановили, что я сбежал. Что ж — в логике не откажешь. Убил и сбежал. Тут же меня «отрешили от должности», а власть сразу же прибрал к рукам Столичный Капитул. Причем меня, как преступника, объявили в розыск и вне закона.

Судя по выражению его лица, теперь Ольгерд пребывал в тяжких сомнениях — с одной стороны, он, как добропорядочный гражданин, должен был схватить меня и немедленно препроводить в полицию. Или передать с рук на руки дворцовым стражникам. А с другой стороны, в качестве моего слуги, он был просто обязан оказать мне всемерную помощь, как попавшему в трудное положение.

Посмотрев на сиротливые столбики от балдахина, я силой воли заставил себя собраться с мыслями и произнес как можно увереннее:

— Знаешь Ольгерд, я бургомистра не убивал, — сказал я, переодеваясь в только что принесенную слугой чистую одежду. — Да и зачем? И потом, сам посуди, если бы я его убил, так чего ради мне появляться на месте своего преступления? Чтобы перемазаться в крови?

— Не ведаю, повелитель.

— Я уже никакой не повелитель, сам мне только что рассказал. И я не могу сейчас ничего приказывать, только просить. Поэтому я тебя прошу, помоги. А когда… И если! Я найду настоящего убийцу, то ты сможешь потребовать что угодно. В пределах моих возможностей, конечно. А если меня восстановят в должности, то я сделаю для тебя так много, как это будет в моих силах. Называй меня Алекс и на «ты», как будто мы просто друзья. А пока спрячь меня где-нибудь. Но так, чтобы я все-таки смог уйти, если вдруг будет нужно.

Я тогда не сомневался ни секунды, что в любой момент смогу вернуться назад в Москву.