Инна Кублицкая - На тихом перекрестке

До тех пор, пока ее не разбудил звонок.

Звонил телефон. Звонил тревожно и настойчиво. Звонил, постепенно затихая, вплетаясь в звуки идущего поезда, которые различала уже просыпающаяся Шано.

Некоторое время она лежала, приходя в себя. «Господи, — думала Шано, — да что же это такое!» Она думала, что этот кошмар закончился, а он, оказывается, притаился где-то в глубине подсознания и, стоило ей расслабиться, вновь напомнил о себе. Что все это может означать? Что-то же это должно означать, черт побери! После смерти Майка Шано мимолетно подумалось, что ночные звонки из сна как-то связаны с его странным убийством. Майк умирал и… звал ее?.. предупреждал?.. просил о чем-то? — но она не слышала. И только когда сон отключал суетное и деятельное сознание, мозг улавливал эти сигналы и преобразовывал их в привычные телефонные звонки, будоражащие, выдергивающие из сна, но и сами являющиеся лишь частью этого сна.

Майк умер, и звонки прекратились. А теперь вернулись. Неужели снова?.. Значит, снова где-то опасность? Кому она угрожает? Самой Шано? Господину Мюллеру? А может, Коэну?

«Ох, не за простое дело мы взялись, — Шано заложила руки за голову. — Не зря все это: звонки, замерзший Майк, снова звонки… Может, он меня с того света о чем-то предупреждает? Чушь какая! И все равно — надо будет с Сузи поговорить. О черт, и она ведь куда-то запропастилась!»

От мыслей о чертовщине ее отвлек деликатный стук в дверь и голос проводника:

— Мадемуазель, через пять минут Мюр-на-Отейне. Вы просили предупредить.

— Благодарю вас, — откликнулась Шано, садясь.

Она быстро привела себя в надлежащий вид и, когда поезд начал останавливаться, вышла в коридор с видом принцессы, путешествующей инкогнито; проводник с глубочайшим почтением принял из ее царственной руки не очень богатые чаевые.

Шано вышла из поезда на крохотной, будто игрушечной, станции. По обе стороны аккуратного, словно только что выкрашенного, вокзальчика от края и до края чисто выметенной платформы красовались затейливо выложенные клумбы, образующие надпись «Добро пожаловать…» — слева от входа и «…в Мюр-на-Отейне» — справа. Сразу за станцией начинался сам городок. Точнее, деревня. Ровные улочки, бело-красные, словно сошедшие с рекламных проспектов, домики под черепицей с зелеными лужайками перед фасадами и четко нарезанными квадратами садиков позади и с боков. На холме, куда взбегала улица, угадывалась площадь с небольшой церквушкой и зданием ратуши; людей и машин в движении на улице почти не видно. Тишина и благодать. Провинция.

Кроме Шано и еще одного пассажира, на станции никто не сошел и никто никого не встречал. Только в начале платформы стоял тучный дежурный в униформе прошлого века, выглядевшей словно с иголочки, с которым сошедший с поезда раскланялся, будто со старым знакомым, и зашагал через рельсы, спускаясь по склону холма к стоящим поодаль точно таким же домикам под красной черепицей.

Оставшись одна, Шано подошла к дежурному, поздоровалась и спросила, где находится пансионат для престарелых. Дежурный указал в сторону стоящих несколько на отшибе строений, окруженных то ли рощей, то ли запущенным парком.

— Это там, в замке, мадемуазель.

Шано прикинула на глазок расстояние. Километра два, а то и больше. Заметив ее взгляд, дежурный предложил:

— Если не возражаете, могу дать вам напрокат велосипед. У моей жены есть дамский.

— О, спасибо! — искренне обрадовалась Шано. — Если это вас не затруднит.

— Нисколько, — улыбнулся дежурный.

— Сколько это будет стоить?

— О, сущие пустяки!..

Пока Шано отсчитывала монеты, услужливый дежурный зашел за угол здания и через минуту вернулся с велосипедом, таким же патриархально-старомодным и таким же чистеньким, как и все остальное здесь.

Еще раз поблагодарив за услугу, Шано поехала по асфальтовой дорожке к так называемому замку. Строение даже издали вовсе не походило на замок, да и выглядело не таким уж старым.

Минут через пятнадцать Шано спешилась и, ведя велосипед за руль, прошла в открытую настежь калитку.

— Добрый день, — услышала она. — Мадемуазель кого-то ищет?

Шано оглянулась. Из-за кустов на дорожку с садовыми ножницами в руках вышла немолодая женщина.

— Вы кого-то ищете, мадемуазель? — повторила она, лучисто улыбаясь всеми морщинками.

Шано поздоровалась и спросила о тех дамах, которые сегодня ездили в Корису на похороны Микаэля Кушлера.

Упоминание имени Майка оказалось не то паролем, не то заклинанием. Оказывается, «милый Микаэль» пользовался любовью практически всех обитательниц пансионата, и если на похоронах присутствовали лишь трое из них, то только потому, что остальные старые дамы не решились на столь далекое путешествие. Однако всем им была известна Шано, о которой они много слышали от покойного Микаэля.

Об этом Шано узнала, уже сидя на широкой веранде за столиком. Со всех сторон ей предлагали разнообразные варенья, печенья, пирожки и прочие сласти, сделанные чуть ли не специально к ее приезду и по каким-то особым рецептам, подливали чай с бог весть какими, судя по необычайному вкусу, травами. И щебетали, щебетали…

Шано быстро устала от этого гомона и почти не слушала, лишь автоматически кивая и улыбаясь старушкам, и проклинала про себя Коэна и Мюллера.

Как вдруг она чуть не поперхнулась.

— Простите, что вы сказали? — переспросила она, надеясь, что ей послышалось.

Однако пожилая дама, одна из тех, что была сегодня днем на кладбище, мило улыбнувшись, с готовностью повторила:

— Я сказала, жаль, что ваш патрон, господин Мюллер, и господин старший инспектор Коэн не смогли приехать.

— Нет, нет, — замотала головой Шано. — Вы что-то сказали о неприятностях.

— Ах, это, — дама улыбнулась еще более мило. — Значит, мы верно предполагали?

— Верно, верно! — Шано начинала злиться. — Но откуда вы об этом узнали?

Она оглядела довольные лица дам, явно наслаждающихся произведенным эффектом, решительно отодвинула чашку с чаем и пирожное и потребовала:

— Рассказывайте!

— Но, милочка, — попытался возразить кто-то, — скоро ужин, а вы так ничего и не покушали!

— Рассказывайте! — повторила Шано. — Я не прикоснусь к вашим пирожкам и чаю! И никакого ужина! — пригрозила она. — Или вы мне все сейчас же расскажете, или я умру у вас здесь голодной смертью, и это камнем ляжет на вашу совесть!

До середины тридцатых годов пансионат в Мюре-на-Отейне был точно таким же, как и десятки других во всей Северингии, то есть обыкновенным местом доживания трех-четырех десятков одиноких престарелых дам среднего и ниже достатка. И быть бы ему таковым, если бы не романтическая история, приключившаяся с тогдашним ординатором пансионата, двадцативосьмилетним Шарлем Гоаннэ. История эта самым неожиданным образом сказалась на судьбе всех последующих поколений пансионерок.