Руслан Галеев - Радио Хоспис

«Давным-давно, в далекой галактике… А, черт, вы же этого не знаете. Черт. «Черт» – это слово, которое нельзя произносить в эфире, да? Да, любого парня, который выдал бы слово «черт» в эфире, уволили на хрен, его бы вписали в траханый черный список гребаных чертей, которых ни в коем случае нельзя подпускать к микрофону в проклятой радиорубке. И все это потому, что он выдал в эфир: «Черт, вы же этого не знаете». Да… Я вообще-то давал себе слово не выползать из ваших радиол в таком состоянии. Серьезно. Халли не врет, Халли – как открытая книга, я об этом говорил недавно. Да, я давал себе слово, но так получилось, что моя последняя бутылка оказалась в рубке. Черт его знает, каким образом, я же не пью во время работы. Это мешает концентрироваться, и еще, когда я выпью, у меня заплетается язык. Представляете диджея, у которого заплетается язык? Нет? Вот же черт, вы совсем с ума сошли. Вот же он… я в прямом эфире, и у меня опять заплетается язык. Но я ненадолго, сейчас я уберусь ко всем чертям, потому что я уже нашел свою припрятанную бутылку, все нормально. Но раз уж я тут, то давайте я вам что-нибудь поставлю. Что-нибудь такое, за что стоило бы выпить. Ну, я не знаю… Что у меня тут есть?.. Как насчет «The Great Pretender» с песенкой «The Platters»? Нет, ну неплохая же вещица. Я бы за такое выпил. А вы… Черт, а у вас нет выбора. Потому что я тут хозяин. Не вообще, конечно, только в радиорубке. Слушайте и не задавайте вопросов, короче. Надоели вы мне хуже пареной репы».

Оказывается, Шрам частенько бывал в этой забегаловке. Вообще-то подобные «Бескозырке» кафешки считались бабочками-однодневками. Они либо вырастали во что-то большее, обзаводились дополнительными помещениями, многостраничным меню и кафе-шантанами с зонтиками, меняли название и прочее, либо исчезали, оставив на какое-то время пустое помещение, пропитанное запахом прогорклого масла. Но здесь не пахло маслом. Здесь, как ни странно, пахло кофе и немного табаком. Курить в помещении не разрешалось, и посетители выходили подымить за дверь. Но оттуда все равно тянуло, и как раз достаточно для того, чтобы малая часть табачного дыма и смесь кофейных ароматов смешивались в уютном коктейле. «Бескозырка» существовала вот уже двенадцать лет, и за это время лишь однажды в ней поменяли стенные панели. На точно такие же, но поновее. В «Бескозырку» заходили те, кто работал неподалеку, чтобы позавтракать, или пообедать, или пропустить чашечку кофе по дороге домой. Кафе не расширялось, не изменяло меню и не обзаводилось зонтиками. Но у него не было конкурентов здесь, на улице Иностранного Легиона. Ресторан «Дом Свана» занимал совершенно другую коммерческую нишу. Когда-то хозяин «Бескозырки» вложил все свои накопления в аренду площади на пятьдесят лет. С тех пор цены на землю и недвижимость в этом районе выросли во много раз, открывать здесь новое кафе было нерентабельно, а «Бескозырке» на подъем цен было плевать. И будет плевать еще как минимум тридцать восемь лет.

Автомастерская, где работал Шрам, находилась через две улицы отсюда.

Они заняли столик у самой витрины, и было видно, как сновали туда-сюда редкие машины. Город никак не мог разогнаться после пятницы. Стас рассказал все, что с ним случилось, начиная с ночевки у Бруно. Шрам слушал молча, болтая ложкой в чашке с кофе и глядя на улицу. Он не прерывал, не задавал вопросов, он просто мешал свой кофе, а когда Стас закончил, встал и пошел к телефонному закутку около гардероба. Там он снял трубку и некоторое время с кем-то говорил. Затем вернулся за стол и выбил сигарету из пачки Стаса.

– Кому звонил?

– Захарии.

– Захарии? Конюху моего отца?

– Да. Скальпель нанял его две недели назад для одной женщины.

– Что за женщина?

– Ну так… Там у них как-то все непонятно. Но Скальп заботится о ней. Купил ей дом, нанял Захарию. Обычно он там бывает по выходным.

– Я не знал, – покачал головой Стас. Кофе был отличным.

– Никто не знал, только я. Он как-то приводил ее в мастерскую, просил, чтобы я перебрал двигатель в ее машине. Старый «Крайслер», потрепанный. Но с ним стоило повозиться. А Скальп попросил не афишировать этот момент.

– Понимаю. И… Что ты передал Захарии?

– Помнишь капитана Лейкермана?

– Лейкерман… Погоди, что-то знакомое.

– Вспоминай. Еще в мореходке дело было.

Стас наморщился. Имя было очень знакомым.

На улице закружил снег. Было красиво. Как будто кто-то встряхнул снежный шар.

– Это не тот придурок, фельдфебель, который пообещал засадить Скальпеля за решетку после того, как он раскрутил пьяную дочку викария на стриптиз в баре мореходки?

– Он самый.

– Господи, конечно же. Он висел на хвосте у Скальпа весь учебный год, и парню пришлось лечь на дно и какое-то время не вылезать в город. Да, та еще была история… Только ведь этого фельдфебеля убили в самом начале войны. Кто-то поставил его на перо.

– Ну да. Но думаю, Захария об этом не знает и передаст Скальпу, что Лейкерман снова в городе.

– Дружище, ты не только в моторном деле гений, так и знай. – Стас усмехнулся и одним глотком допил кофе. – Что теперь?

– Теперь мы выдернем со смены Бруно и поедем выручать задницу гардемарина.

– Я об этом и спрашивал. Каким образом мы это сделаем?

– Пока не знаю. Нужно собраться всем вместе и обмозговать. И кстати, Арчи тоже надо позвать. Он теперь один из нас, хоть и сухопутная крыса.

– Мы все давным-давно сухопутные крысы, Шрам.

– Но не в душе, старина. Поднимай задницу и звони Бруно. Пусть пулей несется сюда. Я пока смотаюсь в мастерскую, возьму отгул.

– Идет.

Бруно притарахтел на своем «Харлее» через полтора часа. К этому времени Шрам успел вернуться, и они по самые гланды залились кофе, который в «Бескозырке» был по-настоящему хорошим, но мотор у Стаса начал работать подозрительно бойко. Расплатившись и оставив щедрые чаевые, друзья вышли на улицу к Бруно. Тот курил, глядя в сторону, но, когда они подошли, спросил:

– Все серьезно?

– Серьезнее не бывает, – ответил Стас.

Бруно кивнул и снял мотоцикл с подножки.

Скальпель купил дом на самой окраине города, в районе, где обитали богатые мира сего, укрывшись от грохота и смога больших улиц. К тому же это был единственный район, где стояли одно– и двухэтажные дома. Конечно, по довоенным меркам они казались вполне себе средней руки особняками, но, учитывая налог на право не надстраивать и взятки за уклонение от расселения, дома эти были поистине золотыми. Стас никогда бы не подумал, что Скальпель может позволить себе такое. Впрочем, он не знал и о его женщине.

Это был одноэтажный дом из красного кирпича. С выдающимся вперед крыльцом под белым деревянным козырьком на колоннах из белых четырехгранных столбов. Наверное, эти столбы надо было называть колоннами, но они не были колоннами, они были столбами. Дом был обнесен кирпичным забором с вставками из витой чугунной решетки. Каждая такая вставка была не больше бойницы, и если смотреть с улицы, то все, что можно было увидеть, это самый верх окон и коричневый скат крыши. Сейчас он был в белых оспинах снега, особенно много собралось около конька, а вокруг печной трубы снега не было вообще. Из трубы шел белый дым. Он бил почти четко в зенит, ветра не была. А на окнах дома висели занавески. Стас вдруг почувствовал, глядя на эти занавески, как сжалось его сердце. Не из-за белых столбов под крышей, не из-за чугунной решетки и не из-за бьющего в небо дыма, а именно из-за этих занавесок. Они были самыми обычными, но в том-то и дело. Стас не помнил, когда последний раз в его доме висели занавески. На такой высоте кто мог заглянуть в его дом? А если бы и заглянул, что бы он там увидел? Нет, он как-то размышлял о том, что можно купить жалюзи, чтобы днем, после ночной смены, свет не мешал спать. Но ведь если честно, не так уж много света добиралось до этажа Стаса. И он так и не купил эти жалюзи.