Максим Алексеев - Марионетка

Скорее наоборот. Теперь Лоренц ехал в Цвикау и страдал. Страдал он от того, что на него навалилась туша его соседа, приказчика Гюнтера, который хоть и уступал легендарному имперскому судье По габаритами, зато далеко превосходил его по всем остальным статям — противному запаху пота и чеснока, отвратительным манерам (в этом пункте превзойти По было особенно сложно) и откровенной похотливости по отношению к своему полу (в чем рейхсинспектор, к своей чести, замечен не был). Настроения не добавляла мещанка, без остановки болтающая со своей дочерью. Она втолковывала своей ей, как правильно выбрать себе мужа. Временами она косилась на Лоренца, как бы ища подсказки, вспоминала еще один отрицательный критерий отбора и незамедлительно сообщала его дочери на ухо, но достаточно громко, чтобы его мог услышать даже кучер на крыше.

/Тебе обидно Лор? Уже нет? Привык, да? Опять молчишь… И на меня обиделся. А ведь ты сам виноват в своих злоключениях! Кому вообще сейчас хорошо?… Петеру фон Краузе, говоришь, хорошо? Ошибаешься. Петер сегодня по дороге в ссылку с трудом спасся от демона и сейчас пьет. Ему до сих пор страшно. А завтра будет болеть голова и тошнить./.

Читать возможности не было. Пасмурная погода и тряская езда лишали Лоренца этого удовольствия. Да и сосед, раскинувшийся сразу на полтора сидения, мешал. Разговаривать было не с кем. Точнее с теми, кто был — не о чем. Оставалось только одно развлечение — предаваться воспоминаниям. Но как ни старался Лоренц вспомнить что-нибудь хорошее ему это не удавалось.

/А, дочка булочника? Только ты аккуратнее Лор, а то сосед может принять некоторые физиологические реакции на свой счет! Да и матрона, что напротив тебя сидит, заметит, зря ты лосины одел. Все, все, уговорил, не буду мешать тебе страдать. Пока не буду. Вспоминай. /.

— Тпру! — скомандовал кучер и дилижанс остановился.

Лоренц поспешил выскочить наружу. У него затекли ноги от неудобной позы. Он поежился от прохладного вечернего воздуха и начинающегося мелкого апрельского дождя. Затем подал руку помогая выйти Изабель и ее матери, Марии. Казалось, дилижанс опрокинется, когда на порожки ступил жирный как боров Гюнтер.

— Дальше сегодня не поедем. Темнеет уже, а тут корчма хорошая. — Сказал кучер, кивая на гостиницу. Она действительна была неплоха на вид.

Лоренц поужинал похлебкой, в которой даже плавало мясо и краюхой хлеба, а затем поднялся в холодную каморку под самой крышей. Сегодня ему предстояло спать в одиночестве, а не слушать бесящий храп Гюнтера.

Пару часов он читал свои конспекты по теории магии, затем разделся, улегся в постель и попытался заснуть, но не мог. Снова накатили воспоминания. Кто знает, если бы его друга не распределили в далекий провинциальный Брюгге, и он успел показать ему результаты своего расследования, то может быть, все бы сложилось подругому.

Друга его звали Карл Морсер. Он, как и сам Лоренц, был выходцем из бедной дворянской семьи и зубами прогрызал себе путь. Они вместе снимали дешевую меблированную комнату. Карл тоже был хорошим магом, но не настолько талантливым, как Лоренц. Он подрабатывал мелким чиновником, и из-за этого не всегда мог посещать занятия. Если бы не помощь Лоренца, он бы с треском вылетел из Академии. Впрочем, у Карла была еще одна защита — он состоял юнкером в корпусе «Дворянской Добродетели». Организации патриотично настроенных дворян, созданной Грегором Штрассером, бывшим регентом Гора Пятого. Таких как Карл трогать боялись. И взяток не вымогали.

Они сошлись в свое время на почве патриотизма. Как-то Лоренц не вытерпел и залепил «Тишиной» рот одному из купеческих сыночков, вещавших в таверне про гниющий от коррупции кайзеррейх и Эльфийское Королевство, на которое империя должна ориентироваться. Та компания в отместку хотела его побить. И сделала бы это, не вмешайся Карл. Он в отличие от Лоренца фехтованием не пренебрегал. А шпага юнкера ДД всегда была при нем.

Когда лейтенант Паульсон отработал первый год, он понял, что был не прав. Нет, конечно, у кайзеррейха свой, особенный путь развития. Но вот насчет коррупции купченыш говорил тогда чистую правду…

/Вот про Карла даже не думай, Лор. У него теперь своя история. И конец у нее печальный. Нет, не надо вскакивать и нестись обратно в Таирбург. Ты уже ничего не изменишь, только сам умрешь, а мне новый сюжет придумывать. Послушай, меня, старика Энлиля…/.

Лоренц прошептал несколько заклинаний для укрепления воли. Голос в голове начал отступать. Когда в разуме, как и в комнате воцарилась тишина, он завернулся в одеяло и заснул.

Наутро баронет с неохотой впихнул в себя завтрак — овсянку и вареное яйцо и поплелся на свою голгофу — дилижанс. Карета тронулась. Снова началась качка. Гюнтер стал рассказывать, какая у него замечательная лавка под управлением. И как ему не хватает компаньона, для ведения дел. Приказчик хвалился казенным амулетом-накопителем, что ему выдал купец. И даже, потея от натуги, сотворил пару заклинаний первого уровня — призвал маленький огонек и создал шарик света.

Лоренц снисходительно смотрел на его магические экзерсисы. Про свое прошлое он молчал, а вид имел достаточно непрезентабельный, да и одевать форму в дороге не стал. Так, что ничего странного, что его приняли за мещанина. Или, как в последнее время стало модно говорить, буржуа. Звонкое словечко из языка бистаа использовалось все чаще. Никого не заботило, что для кочевников оно было одним из самых жестоких оскорблений. Ведь оно означало, что названный так живет в городе и не имеет ни стада, ни земли…

Мария доброжелательно смотрела на Гюнтера. И пару раз что-то шепнула на ухо дочери.

/Поздно она за образование принялась, Лор. Лучше бы за дочкой своей смотрела, а не мужиков ей в пару подбирала. У нее срок уже месяца два. Причем от садовника, как водится. /.

Голос методично травил анекдоты. Некоторые совершенно непонятные. Такое случалось нередко. Галлюцинация жила в своем воображаемом мире, где небесные корабли летали на Луну и дальше, а чудные машины думали за людей. Бред ведь. Лоренц как-то посчитал, что бы заставить отлевитировать даже небольшой баркас на пару лиг, маны надо больше, чем для портала на тоже расстояние. А если бы неживую бездушную материю можно было заставить думать, некроманты бы не мучились так, со своими тупыми зомби. Не зря же личи Ки-эн-ги называли низших немертвых гештуг ну-н-меш…[4]

В последние полчаса, правда, Голос методично вспоминал истории про поручика со смешной гномийской фамилией, юмор которых был невероятно пошлым, но прекрасно понятным Лоренцу. Его лицо периодически подергивалось, когда он пытался не засмеяться. Но до конца сдержаться не смог и начал издавать утробное хрюканье.