Светлана Сухомизская - Ночь оборотня

Наступила тишина. Даниель выпрямился и, заметно побледнев, уставился на слегка вибрирующую рукоятку ножа.

– Ты что? – еле слышно произнес он. – Ты... Ты же убить меня могла!

Странно было услышать это от ангела, но Даниель от перенесенного стресса, кажется, начисто позабыл о собственном бессмертии.

Себастьян, цвет лица которого тоже не улучшился, поднял левую бровь и скрестил руки на груди.

Надя и сама поняла, что с метанием предметов в живую мишень слегка переборщила. В мгновение ока почти потеряв природную смуглость – словно в кофе хорошенько плеснули молока, – она через всю комнату бросилась к Даниелю, и ее руки запорхали вокруг его головы, гладя щеки и волосы.

– Ты цел? – почти простонала она.

Вслед за этими словами руки Нади обвили шею Даниеля, и с его груди, куда она уткнулась носом, раздались приглушенные всхлипывания. Даниель обнял ее вздрагивающие плечи и с растерянной усмешкой посмотрел на нас с Себастьяном.

Я сидела в кресле, как мушка в янтаре, – неподвижно и беззвучно.

– Ты, надеюсь, ничем в меня швыряться не станешь? – поинтересовался у меня Себастьян, бесстрашно подходя поближе.

– Нет, – откровенно ответила я. – Во-первых, все равно не попаду, а во-вторых, я до смерти рада тебя видеть. Хотя все же и не прочь узнать, для чего вы нас с Надей выдернули из дома в разгар выходных и почему опоздали.

Упорно, но безуспешно пытаясь скрыть самодовольную улыбку, вызванную моим нежным признанием, Себастьян сказал:

– Видишь ли, мы хотели сделать вам сюрприз.

Даниель убрал правую ладонь с Надиной спины и, пошарив в кармане пиджака, взмахнул веером цветных бумажек.

– Билеты в кино, – пояснил Себастьян.

– Идея была моя, – добавил Даниель.

– Да, – хмыкнул Себастьян, – и исполнение тоже.

– Оно и видно! – высказалась уже пришедшая в себя Надя и шмыгнула носом.

– Можно подумать, ты в этом не участвовал! – укоризненно сказал Даниель Себастьяну.

– Участвовал, конечно.

– Да, еще расскажи всем, как я тебя уговаривал. Уламывал, словно красну девицу, как будто пойти в кино – это что-то невообразимое. А теперь еще эти две нос воротят. Что, разве я плохо придумал?

– Все бы было хорошо, если бы вы не опоздали, – подытожила я, изо всех сил стараясь не упасть духом при мысли о том, что Себастьяна пришлось уламывать. Не преуспев в этих стараниях, вздохнула и довольно кисло поинтересовалась:

– Что-нибудь произошло?

– Мы застряли в пробке! – сообщил Даниель.

Сказано это было почему-то с таким трагизмом в голосе, что мы с Надей дружно прыснули. Себастьян тоже улыбнулся. Один Даниель был непривычно серьезен.

– Нечего хихикать! Берите ваши сумки – и на выход, а то опоздаем, и будете потом говорить...

Но что мы будем говорить, так и осталось тайной, потому что на поясе у Себастьяна запиликал новенький мобильный телефон.

– Шнайдер слушает, – произнес Себастьян.

Закончив разговор, он повесил телефон на ремень и со вздохом сожаления обвел взглядом всех присутствующих:

– Угадайте, что я вам сейчас скажу.

– Кина не будет, – буркнул Даниель.

– Именно. Вместо этого мы отправляемся на встречу с нашим общим другом капитаном Захаровым.

– Недолго музыка играла, – обреченно пробормотала я и в ответ на Надин немой вопрос пояснила:

– Это я про выходные.

А на улице, между прочим, вовсю светило солнышко! Лето шло, был месяц июль. Летел тополиный пух, и мысли мои были под стать ему – легкие и безответственные. Думала я о том, как хорошо бы было сейчас взять Себастьяна под руку, и идти неторопливо, и беседовать о чем-нибудь приятном, вычитанном в умных и интересных книжках, или обсуждать случаи из жизни, или просто молчать таким многозначительным молчанием, в котором больше смысла, чем во всех разговорах, вместе взятых. Можно было бы купить эскимо на палочке, или мармелад в пакетике, или даже чипсы с кока-колой и сесть на скамеечку к какому-нибудь фонтану, если найдется свободное место, или гулять по бульварам – там тенисто, нежарко, шелест листвы заглушает звук автомобильных моторов, тихонько поскрипывает гравий под ногами, и можно целоваться, не стесняясь прохожих.

Но всем этим приятностям суждено было остаться только в моем воображении. В реальности наша пешая прогулка напоминала скорее марш-бросок. Себастьян и Даниель, быстро отмеряя огромными шагами метры асфальта, возглавляли подразделение. За ними на довольно значительном расстоянии хмуро тащились мы с Надей, подбадриваемые изредка поторапливающими окриками, не производившими, откровенно говоря, никакого эффекта.

Захаров – по своему обыкновению небритый и замученный, словно на нем трое суток без отдыха возили воду, – уже с комфортом устроился за зеленым столиком летнего кафе. При нашем появлении он приглашающе взмахнул почти пустой бутылкой пива. Себастьян и Даниель принесли еще два стула, и мы подсели к нему. Сомнительная чистота этой, с позволения сказать, мебели, заставила меня с сочувствием подумать о белоснежных костюмах детективов.

Сделав последний глоток и с огорчением взглянув на опорожненную емкость, Захаров скептически осмотрел нашу компанию и вместо приветствия осведомился:

– Что это вы такие разряженные? На прием в американское посольство собрались?

– Почти, – отозвался Себастьян.

– Зачем звал? – без лишних церемоний спросил Даниель.

– Соскучился! – насмешливо хмыкнул Захаров. – Да и пива давно не пил, а без компании да на свои деньги оно прямо в горло не лезет.

– Намек понят. – Даниель встал и, подробно опросив всех присутствующих за столом на предмет их пожеланий, направился к прилавку.

Так что чипсы с кока-колой я получила, а вместе с ними и лишнее доказательство давно известной истины: огромна пропасть между желаниями и их исполнением.

– Ну? – нетерпеливо сказал Даниель, поставив перед Захаровым очередную открытую бутылку пива.

Захаров неторопливо поднес горлышко бутылки к губам и, прикрыв от удовольствия глаза, отхлебнул одним глотком треть ее содержимого. Себастьян ждал молча, медленно пропуская сквозь пальцы черные зерна четок, снятых с запястья правой руки.

– Вообще-то, – с хрустом пережевывая горсть черных сухариков, произнес наконец Захаров, – помощников со стороны я терпеть не могу, даже при всей моей к вам симпатии, ребята.

– Если ты позвал нас, чтобы сообщить об этом, то должен тебя огорчить: нам это и так прекрасно известно, – мягко сказал Себастьян, – А если дело все-таки в другом, то, пожалуйста, сворачивай свое вступление, оно что-то затянулось.

Захаров вздохнул и провел ладонью по коротко стриженной голове. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, что и неудивительно – тарелок в этом кафе не водилось.