Юрий Пивоваров - Архив Смагина

– Раз на раз не приходится. Бывало и лучше. А бывало… Всякое бывало…

Занесли корзину в домишко – женщинам есть, чем заниматься. Мальчуган разложил в тени инвентарь. Смагин осторожно, но настойчиво взял деда под локоть и увёл в сторонку. Дед не возражал и был полон внимания. Но сразу разговор не состоялся. Дед с досадой похлопал себя по карманам и вернулся в дом. Быстро возвратился, в руках кисет и обрывок газеты. Скрутил самокрутку, задымил. Видно, в домике, когда заносили корзину, Смагин задал старому рыбаку какой-то вопрос и слова деда Михаила были ответом:

– А что людей-то пугать? Люди, они сюда из Феодосии, кто как может, добираются. Двадцать вёрст по такой дороге… А до Феодосии… Лучше и не думать. Любят они это место, душой сюда стремятся. Большие люди, сам знаешь. Зачем их, людей таких знатных, пугать-то? Сказки эти давно здесь сказывают.

– Пугать никого и не надо. Не за этим мы здесь. Посмотрим, разберёмся. Где выдумка, где быль, – сказал Смагин, посмотрел по сторонам, глянул на солнце, зажмурился, чихнул, махнул рукой и продолжил: – Чудные у вас места, здесь без сказок никак нельзя. Все – как в сказке.

– У нас тут в прошлом годе зверь объявился. Скот пропадал, рожки да ножки только и находили. Людей пугал. Дракон, говорили. Верить – не верить? Гад, словом. Солдат присылало начальство. Ловили. По берегу искали. Неужто он и в воде, и на суше обитает?

– Кто он? – с хитрецой спросил Смагин.

– Гад этот. Кто ж ещё? – выпуская густую струю дыма, сказал дед.

– Как знать, как знать. Задачка! – Смагин нагнулся к деду, принюхался. – И табак хорош!

– Конь недавно пропал. Добрый, рабочий.

– Беда. Животное в хозяйстве нужное. Поговаривают, чужаки здесь.

– Имеются такие. Но не балуют.

– Не балуют – это уже хорошо, – оптимистично заявил Смагин. – А скажи мне, дядь Михаил, как мне с большими людьми, что отдыхают здесь, свидеться?

– Ну, это просто, проще нет. Не любят, они, правда, когда беспокоят их. Провожу, если надо. Иль дорогу укажу. Писатели, художники, чудной народ. Интересный. В доме Волошиных они собираются.

5

Тролль

С очередным заказом Иван разделался быстро – буквально за несколько дней. Пригласил меня в гости «на чаёк». При встрече подробностями не делился, из чего я сделал вывод – пустяки, рутина. И Иван подтвердил: там кризиса не было, просто разгильдяйство и безграмотность; кризис-менеджер там не нужен, там нужен оптимизатор. Я не думаю, что между двумя этими туманными терминами, определяющими не менее туманные функции, есть большая разница, мне кажется, они по своей сути идентичны. Но, если Ивану нравится такое разделение, пусть будет так.

Иван восседал в своём любимом кресле. Я в своём и тоже любимом. Иван курил редко – баловался. На этот раз он неумело раскурил сигару и пытался пускать кольца. Я не эстет, попросил «затянуться», он великодушно позволил. Лицом я изобразил что-то вроде «умеют же люди», а подумал: что немцу в радость, то русскому человеку смерть. Вслух комментировать не стал. А вот кофе, приготовленный Иваном по очередному известному только ему рецепту, я искренне оценил, как всегда, на отлично.

Признаюсь, я не лишён любопытства и в вялотекущем разговоре дипломатично заострил внимание на странных телефонных звонках – должна же история получить хоть какое-то продолжение. На это Иван отреагировал по-философски: на свете есть много чудес, мой добрый приятель Игорь Горациович… Ясно с ним, в общем. Но не верил я ему: не такой он человек, чтобы пройти мимо такого казуса. Думаю, что всерьёз он звонки не воспринял, иначе бы сразу попытался раскрутить этот маленький ребус. Но заинтересовался и занял выжидательную позицию. Может, ждал третьей выходки от таинственного незнакомца?

Когда я пытаюсь изложить позицию Ивана по тому или иному вопросу, то почти всегда говорю в предположительной манере. Это неслучайно. Не скрою: я иногда плохо понимаю своего друга. Общее направление его мыслей, жизненную позицию я улавливаю и в основном разделяю, но говорить о каком-то родстве душ, волшебном сходстве мнений по любому вопросу я не могу.

Иван – он странный, прошлое его окутано туманом. Он не говорит – я не спрашиваю: всему своё время. Иногда я пытался вытянуть из него сокровенное, но на моём пути тут же ставился заслон из иронии и дурашливых приколов. Мы как-то ехали на его машине по окраинной улице Ленина. И я в продолжение плавно завязавшегося разговора о личном спросил его о Глебе, его старом приятеле: как познакомились, когда… Иван посмотрел на меня, словно я посягнул на принадлежащую только ему святыню, сменил настрой и понёс.

«Не понимаю, – сказал он, – мы сейчас едем по живописной улице с судьбоносным названием. История словно замерла. А где улицы под названием “Третья демократическая” или “Тупик империалистический”? И почему, – он строго посмотрел на меня, – левые всегда говорят: “Наше дело – правое”? В то время как их дело – левое? Они что – со следа сбивают?»

Затем он предложил дать название перекрёстку. Дело в том, что улица Ленина пересекала под прямым углом улицу Плеханова. Вот эту дорожную конфигурацию Иван и хотел назвать «краеугольником» – точкой соприкосновения и борьбы двух философских и политических тенденций. Добавил при этом, что, возможно, именной этой борьбой и был обусловлен псевдоним, совершенно неверно связываемый с известным ленским расстрелом. Намного раньше этого печального события Плеханов именовал себя в газетных публикациях Волгиным и, вероятно, этим надоумил пролетарского вождя ассоциировать себя с могучей сибирской рекой. Болтал он ещё довольно долго и не по существу. В общем, ушёл от ответа. И так – неоднократно.

Прошло несколько дней – тишина. В это время я имел возможность серьёзно покопаться в архиве и отобрал несколько интересных, на мой взгляд, дел. Сказать «интересных» мало. Я был удивлён крайне: не верилось, что в те далёкие времена нашлись люди, способные создать службу, хоть и маломощную, призванную раскручивать проблематику, совершенно не вписывающуюся в тот ритм и формат жизни. И был удивлён дважды, если не сказать поражён, по той причине, что даже не подозревал о фактах, вполне заслуживающих и обнародования, и обсуждения, и изучения, и понимания, и даже честного признания: они, эти факты, в некоторой части своей пока нами не понимаемы.

Тревожный звонок в конце концов состоялся. Но звонил не таинственный незнакомец Ивану, а Иван мне.

– Ерунда какая-то, в голове не укладывается, – сообщил мне мой приятель, – лодка, целый катер, утонула…

Я вообще-то привык к его манере вести разговор, но ни отрывочные воспоминания недавних бесед, ни попытка запустить фантазию не помогли: я ничего не понял. И только после наводящих вопросов и доходящих до грубости реплик кое-что уяснил. На любимом Ивановом озере исчезла лодка, притом с пассажирами. Ушла и не пришла. Лодка-то полбеды, но вот люди. Там того озера-то… Естественно, я задался вопросом: а при чём здесь Иван? Выяснилось, что среди исчезнувших пассажиров был хозяин дома, где Иван иногда оставлял машину. Они были немного дружны, частенько и не без взаимного интереса общались. Печальную эту новость он узнал от хозяйки, которую вдовой называть не спешил. Пропала – это ещё ничего не значит. Рыбаки могли загулять, пошутить, мало ли что они ещё могли. Как бы то ни было, взволнован Иван был если не чрезвычайно, то чрезмерно.