Джедедайя Берри - Учебник для детектива

Седовласый старик лифтер повернул трясущимися руками, осыпанными пигментными пятнами, стоп-рычаг. Он остановил лифт, даже не взглянув на стрелку указателя этажа над дверью.

— Четырнадцатый, — безучастно объявил он.

В офисе на четырнадцатом этаже располагалось три ряда столов, отделенных друг от друга шкафами и полками, забитыми папками с делами. На каждом столе имелся телефон, пишущая машинка, лампа с зеленым абажуром и ящик для писем. Агентство не поощряло, но и не запрещало сотрудникам украшать свои рабочие места, пусть даже претенциозно, так что на некоторых столах стояли вазочки с цветочками, фотографии, детские рисунки. Стол Анвина, десятый в крайнем ряду, был лишен подобных излишеств.

В конце концов, он же был куратором детектива Трэвиса Т. Сайварта. Некоторые утверждали, правда, никогда в полный голос, что без детектива Сайварта не было бы и самого Агентства. Утверждение это, конечно, содержало немалую долю преувеличения. Во всех барах и парикмахерских города, в клубах и салонах любого вида и уровня не было другой, более популярной темы для сплетен и пересудов, чем последнее дело Сайварта.

Сами кураторы тоже не были застрахованы от этого повального увлечения. На самом деле их солидарность с Сайвартом носила даже более личностный и непреходящий характер. Газеты именовали Сайварта первым среди детективов, но здесь, на четырнадцатом этаже, он был одним из своих. Да здешние клерки и не нуждались в подобного рода информации, поскольку рядом с ними был сам Анвин. Пока он оформлял очередное дело, его коллеги внимательно следили за тем, какие именно ящики он открывает чаще всего и в каких картотеках роется. Самые смелые даже осведомлялись у него о том, как идут дела, в каком состоянии работа. Он же неизменно давал самые что ни на есть неясные ответы, заставлявшие теряться в догадках.

Некоторые из этих папок с делами, в особенности такие как «Дело о старейшем убитом человеке» и «Дело о трех смертях полковника Бейкера», почитались среди клерков Агентства блестящими образчиками офисной работы. Даже мистер Даден ссылался на них, чаще всего в тех случаях, когда распекал кого-то за небрежную работу. «Вам хочется считать, что оформленные вами материалы достойны сравнения с файлами Анвина? — иронически усмехаясь, провозглашал он. — И при этом вы даже не понимаете разницы между кинжалом и стилетом?!» Нередко он просто задавал вопрос: «А что, если бы Анвин таким же образом оформил „Дело о старейшем убитом человеке“?!»

Дело о краже этой мумии трехтысячелетней давности было одним из первых, что оформлял Анвин. Он помнил тот день, когда более пятнадцати лет назад курьер доставил ему первый рапорт Сайварта, положивший начало целой их серии. Это было в начале декабря, шел снег; весь офис тут же погрузился в молчание, показавшееся ему полным ожидания. За ним все наблюдали. Тогда он был еще новичком на этом этаже, у него дрожали руки, когда он второпях просматривал напечатанные Сайвартом страницы рапорта. Детектив подошел вплотную к раскрытию этого преступления, и Анвин испытывал нетерпение, дожидаясь конечного результата. И вот этот момент настал. Было раскрыто преступление высочайшего класса, крупная кража со взломом. Новость для первых полос газет.

Анвин точил карандаши, тянул время, чтобы взять себя в руки, не торопясь рассортировывал по размеру скрепки и резиновые колечки. Затем наполнил авторучку чернилами и освободил дырокол от бумажных кружочков, накопившихся за несколько трудовых будней.

В конце концов он все-таки принялся за работу, причем с полнейшей уверенностью в себе и целеустремленностью, теперь казавшимися ему полнейшим безрассудством. Он поменял местами и переформулировал все общепринятые рубрики, чтобы инкорпорировать в них детали и подробности этого дела, а также свел воедино все последующие рапорты и попутно установил и зафиксировал имена подозреваемых, впоследствии фигурировавших в файлах Агентства как повторяющийся дурной сон: Джаспер и Исайя Рук, Клеопатра Гринвуд и этот гнусный и двуличный чревовещатель Енох Хоффман.

Ему казалось, что успехи Сайварта в раскрытии этого дела зависят от его способности задокументировать его, что следующая улика останется без внимания, пока предыдущая не будет классифицирована должным образом. Детектив направлял ему сводки, разрозненную информацию, сведения об объектах, вызывавших у него подозрения; задача клерка состояла в том, чтобы рассортировать и систематизировать все это, затем исключить то, что оказалось не относящимся к делу, оставив одну только суть, ту самую сияющую во мраке неизвестности нить, что ведет к возможному и единственно мыслимому решению загадки.

Сегодня он уже не мог припомнить, чем занимался все эти недели, кроме того, что подбирал и собирал эти страницы и складывал их рядом со своей пишущей машинкой, а еще он помнил иней на окнах да ощущение удивления, испытываемое всякий раз, когда коллега клал ему руку на плечо в конце рабочего дня, когда все настольные лампы в помещении, за исключением его собственной, уже были погашены.

Анвин не любил, когда при нем вспоминали его старые дела, в особенности это. «Дело о старейшем убитом человеке» превратилось в нечто, уже не подвластное ему, не подвластное Сайварту, не подвластное даже Еноху Хоффману, бывшему фокуснику-иллюзионисту, чья злая и безумная воля и стала источником и причиной всех последующих событий. Всякий раз, когда кто-нибудь заговаривал об этом деле, оно все в меньшей степени представлялось тем, чем являлось в действительности, то есть тайной, переставшей быть таковой и переведенной наконец в разряд архивных материалов.

Двадцать лет Анвин работал в качестве куратора Сайварта, подшивая и систематизируя его рапорты, разбирая его заметки и создавая из них должным образом оформленные файлы по всем его делам. У него накопилось множество вопросов к этому человеку, касающихся методологии, применяемой в его детективной практике. Особенно он хотел побольше разузнать о «Человеке, укравшем двенадцатое ноября». Это дело знаменовало собой завершение некоей эпохи, однако записи детектива по нему отличались необычной лаконичностью. Каким именно образом Сайварт проник в суть мошенничества Хоффмана? Откуда он узнал, что в тот день был именно вторник, а не среда, когда все остальные обитатели города верили газетам и радио?

Если бы Анвину не посчастливилось случайно встретить детектива в коридорах Агентства или оказаться рядом с ним в лифте, он бы об этом никогда не узнал. На газетных фотографиях Сайварт обычно фигурировал где-то на заднем плане в виде некоей расплывчатой фигуры в плаще и шляпе, скрытой в тени и лишь слегка освещаемой тлеющим кончиком его сигары.