Пустота внутри кота - Павел Сергеевич Иевлев
— Но кто-то же уморил в капсулах пятьдесят человек?
— Их смерть была лёгкой, капитан. О такой можно только мечтать.
— «Мечтать о смерти» — хреновое пожелание.
* * *
Дверь каюты номер четыре снова открыта, и робот продолжает наяривать стену. Щётки его выводят мелодию:
'Как у нашего кота
судьба очень не проста.
И не знает серый кот,
куда это приведёт…'
Сбросил кнопкой программу, дождался, пока он покинет помещение, закрыл дверь, пошёл спать.
— Ты не обижайся на кота, — сказала мне приснившаяся дочь.
— За что?
— За симуляцию катера. Он почти двадцать лет взаимодействовал с миром через радиомодуль в пузе игрушки, а тут такой шанс! У котов тоже есть амбиции, знаешь ли.
— Знаю. Мне даже кажется, что ничего, кроме амбиций, у них нет.
— Отчасти это верно, — вздохнула Катя. — Когда ты набитый чипами ящик в носовом обтекателе, выбор карьеры у тебя небогатый.
— Ты его так оправдываешь?
— Он не нуждается в оправдании. Просто объясняю. Он попросил.
— Вы и правда общаетесь?
— А что нам ещё делать, пока тебя нет? Я хоть могу прогуляться в твоей голове, а он кабелем к катеру привязан. Но к тебе он привязан тоже.
— Другим кабелем?
— Нет, просто привязан. Как друг. Столько лет перебранок в кокпите даром не проходят.
— Запереть меня в симуляции — не очень дружественный жест.
— Запер-то не он.
— А кто?
— Да чёрт его знает. Думаю, все ответы ещё впереди. А ещё думаю, что они нам не понравятся. Ладно, спи давай. Сны сами себя не посмотрят.
И я уснул.
Глава 16
Внуки Земли
— Пап, тут гравитация больше, что ли?
— Нет, Кать, наши гравитаторы настроены на один жэ, так что такая же. Это просто ощущение, пройдёт.
В этом сне дочери лет тринадцать, она неровно пострижена собственной решительной рукой, одета «по-планетянски» (так, как одеваются планетяне в видеодрамах для космиков) и выглядит несколько странно. Но для планетян все космики выглядят странно, да и наоборот тоже.
Мы идём через огромный холл вокзала орбитального лифта к выходу. Мы на Земле.
— Тут ужасно пахнет, — жалуется дочь.
— Много людей, — отвечаю я.
— Зачем им такое огромное здание? — она тычет пальцем в потолок, до которого метров двадцать. — Они ж такого же роста, как мы! Никто из них не подпрыгнет так высоко. И как они его чистят от пыли?
— Тут так принято. Голова не кружится?
— Кружится. Слишком много пространства над головой.
— Когда выйдем наружу, не смотри сразу вверх.
— Почему?
— Поверь, не стоит.
Когда её, наконец, перестаёт тошнить, мы отходим от урны к заботливо поставленным тут скамеечкам. Реакция космика, впервые оказавшегося под открытым небом, очень предсказуема: «Ваш вестибулярный аппарат прощается с вами, а ваш желудок — с вашим завтраком».
— Как они тут живут? — риторически спрашивает Катя, не рискуя пока открыть глаза.
— Привыкли. Планетянам на станциях тоже не по себе, если тебя это утешит. Потолки давят, не хватает пространства и не нравятся запахи.
— Запахи? Да они издеваются! У меня тут уже нос в трубочку свернулся, наверное!
— Нет, — я нажал ей пальцем на кончик носопырки, — всё такой же курносый.
— Тут воняет миллионом вонялок сразу!
— Это называется «атмосфера».
— Пап, а тебя почему не тошнит?
— Я уже бывал на грунте несколько раз. К этому привыкаешь. Подожди немного, сейчас станет легче. Всё-таки мы, как вид, происходим с Земли, и природа своё возьмёт.
Дочь осторожно открыла один глаз, огляделась, стараясь не смотреть вверх. Открыла второй.
