Алекто. Сокровище морганов (СИ) - Львофф Юлия

Пробуждение Алекто было резким, как от сильного толчка. Вряд ли она припомнила бы сновидение, столь же необычное, загадочное и пугающее, как это.

А если страхи мои напрасны? – подумалось ей. – Ведь это всего лишь сон... Но тогда откуда эта девушка появилась на скалах? Неужели и вправду поджидала меня? И что значат её предостережения, её намёки на сказочное богатство?..

Как ни старалась Алеко усыпить своё любопытство убеждением, что слова незнакомки это плод её сновидения, спокойствия в её душе уже не было.

Но ещё более странным и пугающим открытием прошедшей ночи стало для неё ощущение, будто встреча с утопленницей была вовсе не во сне, а наяву. Даже окончательно проснувшись, Алекто всё ещё испытывала радостное возбуждение и детский восторг – чувства, которые неизменно появлялись у неё при встрече с морем.

Алекто любила море, его мощь, его величавую, беспредельную, ни с чем не сравнимую красоту. Летом, когда вода у берега прогревалась и становилась как парное молоко, она могла целыми днями плескаться в волнах; она радовалась солнечному теплу и ласковой воде всем своим существом, а, устав плавать, подолгу лежала на спине с раскинутыми руками, покачиваясь на волнах и подставив лицо солнцу и бризу. Море было её родной стихией (она умела плавать с тех пор, как помнила себя) – жизнь вдали от него казалась ей такой же немыслимой как жизнь без воздуха.

И вот сейчас эти знакомые, привычные с детства чувства сначала обрадовали, а потом напугали её. Ей казалось, что она даже помнит, как во сне её руки рассекали водную толщу, когда она пыталась поближе подплыть к незнакомке, как вода обтекала её тело – мягко, почти ласково, точно убаюкивала её, не хотела отпускать из своих объятий. Думая об этом, Алекто кончиком языка провела по губам – и едва не вскрикнула: этот вкус, вкус морской соли, она никогда не перепутала бы с другим...

Резко сев в постели, с бешено колотящимся сердцем, Алекто посмотрела на пол.

«Нет, - повторяла она про себя, - нет, этого не может быть... Этого не может быть потому... Потому что этого просто быть не может!»

То, что увидела Алекто, на первый взгляд и вправду не имело объяснения. Мокрые следы от босых ступней вели от входной двери спальных покоев до деревянной кровати с пологом на четырёх столбиках – на этой кровати и сидела сейчас изумлённая, совсем сбитая с толку Алекто. Она с удивлением – как будто видела их впервые – посмотрела на свои ступни, потом дотронулась до них: они были тёплые, немного влажные. Но главное – и эта мысль успокоила Алекто – на них не было ни песка, ни ракушечных осколков, которыми было усыпано побережье! Значит, невероятное и дикое по сути предположение о том, что ночная встреча с утопленницей или её призраком могла оказаться не сном, а явью, исключалось.

Что до вкуса морской соли на губах и мокрых следов на полу, то этому Алекто быстро нашла объяснение. Накануне она провела слишком много времени на берегу, наслаждаясь пропитанным солью бризом: вот соль и въелась в её кожу. А следы на полу... Так Бертрада не раз говорила со вздохом, что в ней сказывается какая-то редкая и ещё неизученная болезнь, когда человек ходит во сне, иногда даже разговаривает и что-то делает, а наутро и не вспомнит об этом. Наверняка она снова бродила этой ночью: во дворе после дождя ещё долго остаются лужи...

Совладав с мучившими её сомнениями и страхами, девушка потянулась и бодро встала с постели. За окном, в привычном изумрудно-зелёном свете, её приветствовал новый день, который нёс с собой неожиданные открытия и новые впечатления.

Алекто уже решила, что начнёт этот день со встречи с маркграфом Эдом де Туар.

Глава 5

Когда Алекто появилась у ворот, за которыми возвышался дом маркграфа – настоящий каменный замок, там уже собралось общество из местной знати. Их называлирахинбурги, что значило «добрые люди», и все они были землевладельцами, вассалами короля Нейстрии, чью власть на острове представлял сам маркграф, а также центенарий, его правая рука.

Маркграф Эд де Туар – высокий, внушительного вида седоватый мужчина с тонким аристократическим лицом – производил впечатление очень богатого человека. Собственно, он таким и был. Во всех его движениях и в его речи чувствовалось, что это человек, крепко стоящий на ногах; его жена носила роскошные наряды и любила поговорить об «изысканной жизни» в столице королевства Лютеции и различных увеселениях.

Дуан Бальд, центенарий, или сотник, был представителем королевской администрации. На Раденне он возглавлял «сотню» - собрание всех свободных людей, которое вершило правосудие и следило за порядком. Внешне господин сотник являлся полной противоположностью маркграфу: был приземистый, рыхлый, краснощёкий. Они не были похожи друг на друга, но всё в них говорило о том, что это люди одного типа, одинакового происхождения и имущественного положения.

Остальные представители местной знати выглядели довольно скромно: их наружность говорила о том, что если им когда-нибудь и была знакома роскошь, то они давно уже от неё отвыкли. На этих мужчинах была отнюдь не модная, выцветшая одежда, украшенная дешёвыми побрякушками, сработанными местными умельцами. У многих были преждевременно состарившиеся лица, исхудалые от труда и забот. Жизнь на Раденне, где растительность была не такой богатой, как на материке, где зимы были суровыми и скудной почва, для них, дворян и недворян, превратилась в тяжёлую жизненную борьбу. Одним из них в память о предках остались фамильные гербы и затупившиеся, но когда-то закалённые в сражениях мечи, другим – земли, с которых они и сами кормились и обеспечивали пропитание своим сервам.

Каминный зал в доме маркграфа был высокий и мрачный; большое стрельчатое окно всегда оставалось полузакрытым тяжёлыми тёмными занавесями, падавшими на пол широкими складками. Скамьи и стулья в этом зале были массивны и сделаны из тёмного дуба. Огромный камин напоминал открытый вход в склеп и пылавший в нём огонь как будто служил наглядным доказательством существования пекла, который ждал грешников по ту сторону могилы. Редкие покои так соответствовали своей обстановкой внешности своих обитателей, как соответствовал каминный зал маркграфа находившейся в нём группе людей.

Увидев на пороге зала девушку, собравшиеся, только что с жаром, громко спорившие о чём-то, сразу умолкли. Сидевший в кресле с остроконечной спинкой и украшенными резьбой подлокотниками Эд де Туар также устремил свой взор на молодую гостью. Алекто успела заметить, что в глазах маркграфа сначала вспыхнуло недовольство, но потом он, видимо, заставил себя смягчиться и даже улыбнулся ей.

- Мне нужно серьёзно поговорить с вами, мессир маркграф, - заявила Алекто, сделав несколько решительных шагов по направлению к креслу, на котором возвышался над всеми Эд де Туар.

- Мадемуазель Алекто, не могли бы вы отложить ваше дело на более поздний срок? Как видите, сейчас я занят, - с натянутой улыбкой, любезно отозвался маркграф, хотя в его взгляде блестели колючие льдинки.

- Нет-нет, дело очень важное, - возразила Алекто и, бросив взгляд на Дуана Бальда, прибавила: - Вот, кстати, и мессир центенарий здесь: ведь речь пойдёт об убийстве...

После слов девушки на лицах присутствующих отразилось изумление, а маркграф и центенарий обменялись быстрыми взглядами.

- Мессиры, прошу простить, - прочистив горло, обратился к собранию Эд де Туар, - но мы с центенарием отлучимся на какое-то время. Прошу вас не расходиться!

Маркграф сошёл со своего кресла, похожего на трон, и, жестом позвав за собой Дуана, взял Алекто под локоть.

- Поговорим в столовой, - сказал он девушке и повёл её за собой.

В столовой, вокруг длинного стола, деятельно хлопотали слуги, заботливо проверяя, всё ли готово к обеду. Звеня ключами, старший из них отворял ящики буфета, размещал и украшал всё, громко стуча по полу огромными деревянными сабо.

Велев слугам удалиться, де Туар пригласил гостью сесть у стола и сам уселся напротив неё; Дуан, не получив приглашения, стоял в стороне со сложенными на круглом животе руками и взглядом пересчитывал приборы на столе.