Я, они и тьма - Анна Зимина
Это я, сдерживая слезы, стояла на огромной торговой площади с такими же несчастными. Мне бы хотелось убежать прочь из этого города, от этих людей. Прыгнуть в общественный мобиль, отправиться в Жасминовый лес или на Григоево плато — картинки этих мест из книжек намертво вбились в память. Но я — рабыня. Я не могу мыслить о свободе, и я никогда не смогу выбирать.
Даже хозяина, который насиловал меня последние несколько лет…
Я снова отогнала от себя эмоции, усилием воли заставив мозг обрабатывать только факты. Как с цифрами, как с данными — считай, сбивай в единое, не отвлекайся.
Почему золотая цепочка? Чем плоха медная? Что это значит? Ага, вот оно! Всего цепочек было пять — тканная, для временных рабов, медная — для тех, кому не давались науки, но хорошо удавалось работать руками. Серебряная — для мастериц и мастеров, которые могли ткать, прясть, лить стекло, работать с металлами. Таких охотно брали в услужение на мануфактуры, и хозяин такого места ими не распоряжался, ему было обычно некогда. Серебряные — самые свободные. Золотые, как я, — ценные: умеют вести хозяйство, сносно работают руками, прекрасно понимают грамоту и даже сильны в науках. Есть еще золотые цепочки с драгоценным камнем, но из своей школы Йола знала всего одну. Девушку очень берегли — она была необычайно красивой. Что с ней сталось и куда такие отправляются — я предпочла об этом не думать.
Меня и так трясло. Рабство, черт возьми! Самое настоящее!
А кто мой хозяин?
Едва я об этом подумала, как в горле снова встал отвратительный ком. Йола что, всегда так на него реагировала? Неудивительно, что девочка пыталась покончить с собой. Как ты в себе силы жить-то находила?
Едва я проявила сочувствие, как в мозг хлынула новая информация, утягивая меня в чужую память все глубже и глубже. Как кадры, мелькали картинки: пренебрежение, первое насилие, первая попытка суицида и неожиданное осознание: если убью себя, то будет плохо, очень плохо. И страх, но страх не за себя — за других.
Почему? Кому плохо? Откуда это?
Но память, до этого выдавшая на каждый мой вопрос картинку чужой жизни, пугливо отступила.
Я встала с кровати, подошла к небольшому зеркалу у столика. Ну, Йола, давай знакомиться.
***
Миленькая — это первое, что пришло в голову. Очень миленькая, миниатюрная. Эдакая куколка. Узкие, но аккуратные маленькие губки, ямочки на щеках, беленькие зубки, зеленые глаза, опушенные темными ресницами. Волосы русые, длинные, сбились в колтун, но были дивной красоты и густоты. Я приподняла прядь, присвистнула — тяжелые.
Провела ладонями по лицу, отгоняя прочь непривычное до неприятия ощущение. Когда на протяжении тридцати с лишним лет касаешься своего лица, свыкаешься с ним. А сейчас я словно трогала чужое лицо, при этом ощущая свои прикосновения. Как странно!
Я зависла перед своим отражением и, видимо, ослабила бдительность. Неожиданно я так стала ненавидеть свое (чужое) лицо, что отпрянула. Окинула взглядом тело, скривилась. Вот это ненависть к себе! Девочка, да как же ты с этим жила?!
С трудом закрывшись и сосредоточившись, продолжила изучение. Ни ран, ни шрамов — значит, не били. Пара синяков на бедрах и спине заставили меня снова скривиться. Видимо, следы насилия.
Аккуратно попробовала растянуться — гибкое тело поддалось. Увидев на полке книгу, не удержалась и открыла ее. На первый взгляд — безумная вязь маленьких букв-рисунков, но… «…и Каменные сердца никто не мог покорить. И пришел тогда ОН и выпил всю кровь, и кровь их, проросши в его плоти…»… Бр-р-р. Жуть. Но я понимала, что ОН — это нечто вроде бога возмездия. Притом не нашего бога, а какого-то чужого. Хм… Местная библия? Сказки? Ознакомлюсь на досуге. Надо же знать, зачем я здесь и что случилось. Я — что? Реинкарнация? Или тут это в порядке вещей?
Память тут же гостеприимно подкинула пищи для размышлений. Нет, никаких реинкарнаций. Никаких других миров. Все тут у них логично и лаконично. Шестнадцать богов, которых почему-то сейчас нет на месте. Император, которого выбирают боги — каждые десять лет новый. О, как интересно. Аристократия — слуги короля. Купцы. Земледельцы. Свободные люди. Лошади. Свиньи. Рабы.
Жуть! Нет, такие новости надо запить, и чем быстрее, тем лучше.
Я открыла шкаф, привычным движением достала платье. Пальцы, чья моторика знала последовательность действий наизусть, спешно застегивали странные и не очень удобные крючки. Я со своим мыслительным процессом не вмешивалась. Поэтому натягивала белье, нижнее платье, газовую тонкую юбку, верхнее платье, стягивала волосы в низкий пучок, закалывала пряди заколками, никак мысленно не участвуя.
Вышла из комнаты. Ноги сами повели меня на кухню.
Там, не обращая внимания на сутолоку и суету и стараясь ни к кому не приглядываться, дала команду: «успокоительное». И растерялась. Йола такого не пила. Вообще. Ни разочка. Да и обычная выпивка здесь — удовольствие мужчин, да и то такое, не очень популярное. Да, тут недалече и свихнуться. А как рассдабляться?
Я с сомнением покосилась на банку с ярко-вишневым содержимым. Это что-то алкогольное? Да, настойка для пропитки выпечки. Тебя-то мне и надо! За неимением новопассита сойдет.
Не обращая ни на кого внимания, я со стуком поставила пустую пиалу перед собой и нацедила половину. Потом подумала — и добила до конца.
Пригубила. Потом еще. Вкусно, сладко, градусов двадцать. Допила залпом.
— Ты как смеешь трогать без спроса хозяйские запасы, негодяйка?!
Чья-то жесткая и сильная рука вцепилась в мое предплечье. Тело Йолы молило сдаться, упасть на колени и попросить прощения. Эт-то что еще такое? Прощения — за что?
Я брезгливо посмотрела на толстые пальцы, поросшие длинными светлыми волосками. Подняла голову выше. Обладатель пальцев не впечатлил. Маленький, круглый, какой-то весь мятый и несуразный, с апельсиновой бугристой лысиной и маленькими редкими усиками. Вывернутые жирные губы и маленькие глазки, навевшие ассоциации с изюмом, который утопили в тесте, довершали чудный образ.
— Руки убрал, — тихо сказала я.
Ну не терпела я, когда меня трогали!
Руки ожидаемо никто не убрал. Я исподлобья окинула взглядом кухню — все в молчании занимались своими делами, никто не собирался вмешиваться и вступаться за рабыню.
— Пош-шла, дрянь, — запыхтел гаденыш. Как это там зовут? Ага. Брыжа, главный повар дома. Он подхватил меня под другую руку и вынес
