Джек Вэнс - Машина смерти

– Атер Кэймон, мажордом Парадного Дворца.

Мажордом поклонился, в то же самое время скользя критическим взглядом по замызганным одеждам Герсена, затем чуть взмахнул жезлом. Возникшие как из-под земли ливрейные лакеи повели Алюз Ифигению и Герсена во дворец. Они пересекли вытянутый приемный зал, вдоль всей длины которого с потолка свешивались хрустальные люстры, а пол был устлан ковром с бледно-лиловыми, красными и светло-салатными узорами. В круглом вестибюле они разлучились, пройдя каждый в свой боковой коридор. Герсена завели в апартаменты, состоящие из целого ряда комнат и выходящие в огороженный сад, в центре которого деревья в цвету окружали фонтан. После трудностей и невзгод путешествия такая неожиданная роскошь казалась нереальной.

Герсен вымылся в бассейне с теплой водой, после чего появился цирюльник, чтобы побрить его. Камердинер извлек из гардероба свежую одежду: свободные темно-зеленые штаны, зауженные у лодыжек, темно-синюю рубаху с белой вышивкой, зеленые кожаные чувяки с причудливо изогнутыми носками, головной убор, очень напоминающий островерхий шутовской колпак, который здесь, казалось, был весьма существенной частью наряда мужчин.

На столе в саду его уже дожидались фрукты, пирожные и вина. Герсен поел, отведал вина и тут же задумался – с чего бы это Сиону Трамбле расставаться с таким окружением для участия в операциях против пиратов и вообще менять роскошь столицы на тяготы и опасности, с которыми сопряжены многочисленные военные авантюры, которым он, по словам Алюз Ифигении, счастлив предаваться?

Герсен покинул отведенные ему апартаменты и стал бродить по дворцу, повсюду обнаруживая обстановку, ковры, портьеры и обои изысканнейшей выделки. Предметы самых различных стилей доставляются сюда, очевидно, со всех концов Фамбера.

В гостиной он застал барона Тобальта, который поприветствовал его с холодной учтивостью. После некоторого размышления он справился у Герсена о характере мира за пределами Фамбера, «…откуда, насколько я полагаю, вы прибыли».

Герсен не стал этого отрицать. Рассказал об Ойкумене, о различных планетах, входящих в ее состав, и существующих на них порядках, о Глуши и творящихся в ней безобразиях, о планете Земля, откуда расселилось по всей Галактике человечество. Заговорил о Фамбере и о той легенде, которою он стал, на что барон ответил, что остальное человечество – не более, чем миф для жителей Фамбера.

– Наверное, можно не сомневаться в том, что вы намерены вернуться в привычную для вас среду? – не без грусти в голосе спросил он.

– Всему свое время, – осторожно ответил Герсен.

– И тогда вы всем объясните, что Фамбер вовсе никакой не миф?

– Я еще не задумывался над этим, – сказал Герсен. – А как вы сами настроены? Наверное, предпочитаете изоляцию.

Тобальт покачал головой.

– Я очень благодарен судьбе за то, что не мне принимать подобное решение. До самого сегодняшнего дня только один-единственный человек утверждал, что он побывал в звездных мирах – Кокор Хеккус, однако он повсюду разоблачен как хормагаунт – человек без души, которому никак нельзя доверять.

– Вы когда-нибудь встречались с Кокором Хеккусом?

– Только на поле битвы.

Герсен воздержался от того, чтобы спросить у барона, не замечал ли он сходства между ним и Падербушем. Думая о Падербуше, ныне заточенном в подземелье, он испытывал угрызения совести: если он не Кокор Хеккус, то единственным предосудительным поступком с его стороны было только участие в контратаке против тадоскоев.

Герсен дал знак одному из лакеев.

– Отведите меня в темницу, где содержится узник.

– Одну секундочку, сэр Рыцарь, я поставлю в известность об этом мажордома. Только у него хранятся ключи от темницы.

Вскоре появился мажордом, задумался над просьбой Герсена, а затем с очень недовольным видом – так, во всяком случае, показалось Герсену – провел Герсена к массивной резной деревянной двери, отпер ее, затем отпер и открывшуюся вслед за первой другую дверь, железную, которая вела к лестнице с каменными ступенями. Единственный ее пролет спускался далеко вглубь и заканчивался в подвале, вымощенном гранитными плитами, свет в который проникал только через узкие щели, каким-то образом сообщавшиеся с наружным миром. Вдоль одной из стен выстроился целый ряд дверей со стальными решетками, за которыми располагались камеры для заключенных. Все они были пусты, кроме одной.

– Вот здесь ваш узник, – произнес мажордом, показывая на единственную запертую дверь. – Если вам угодно убить его, то проделайте это, пожалуйста, в камере, расположенной вслед за первой – там имеется все необходимое для этого.

– Это не входит в мои намерения. Я хотел только удостовериться в том, что он не испытывает излишних страданий.

– Здесь вам не Аглабат. Здесь даже речи быть не может ни о чем подобном.

Герсен подошел к двери и заглянул через решетку. Падербуш, откинувшись к спинке стула, удостоил его презрительно насмешливым взглядом. Камера была сухой и хорошо проветриваемой. На столе виднелись остатки, по всей вероятности, вполне пристойной пищи.

– Вы удовлетворены? – спросил мажордом.

Герсен повернулся к нему и утвердительно кивнул.

– Неделя-другая, проведенная в размышлениях, нисколько ему не повредят. Проследите за тем, чтобы, кроме меня, он ни с кем не виделся.

– Как вам угодно.

Мажордом провел Герсена назад в гостиную, где к этому времени к барону присоединилась Алюз Ифигения. Присутствовали здесь также и другие придворные дамы и кавалеры. Алюз Ифигения глядела на Герсена с некоторым удивлением.

– Вы мне привычны только в облике некоего космического странника, – сказала она Герсену. – И меня удивило, когда я увидела вас как одного из джентльменов Вадруса.

Герсен ухмыльнулся.

– Я нисколько не изменился, несмотря на пышный наряд. А вот вы… – Он не смог найти слова, чтобы выразить то, что ему захотелось сказать.

– Мне сообщили, что возвращается Сион Трамбле, – поспешила объяснить Алюз Ифигения. – Он будет среди нас на сегодняшнем вечернем пиршестве.

Герсен сразу же почувствовал, как снова что-то уходит из его жизни. И всеми силами старался подавить в себе подобное ощущение. Несмотря на свой нынешний наряд никаким джентльменом он не был – ни Вадруса, ни какого-либо иного места во всей Ойкумене. Он был Киртом Герсеном, чудом спасшимся от гибели во время резни в Маунт-Плезанте и обреченным до конца дней своих заниматься только тем, что должно оставаться недоступным взорам всех остальных.

– Так вот что делает вас такой счастливой, – беспечно произнес он. – Близость вашего суженого.