Вячеслав Ракитянский - Приют Одиннадцати

Вздохнул облегчённо, но почти сразу им снова овладели сомнения. Было ещё одно имя. Старуха назвала его Павлом. Так кто же он? Нужно попытаться вспомнить больше, возможно, именно там, на глубине и хранится ответ.

Что было перед выстрелом, он помнил смутно. Долгий путь в затхлом вагоне, мерный непрекращающийся перестук колёс, от которого можно сойти с ума. Ещё раньше — аэростаты. Много аэростатов в сером небе. Лагерь, где царили боль, голод и ненависть. Подвал, окровавленное тело. Круглов. Всё — дальше была пустота.

Попробовал мысленно вернуться назад, повторить весь путь сначала, но теперь не мог восстановить в памяти даже этих деталей. Помнил только яркое свечение и выстрел.

— Вы в прядке? — не унимался Зигфрид. — Вероятно, у вас сотрясение.

Он только кивнул, соглашаясь, и не проронил ни слова. Егерь указал в направлении ближайшего горного хребта.

— Я распорядился выставить посты, обер-лейтенант. Два с востока — там есть удобное ущелье, и один с северной стороны.

Хотел ответить, но язык еле слушался. Попробовал подняться. Вышло на удивление легко, как будто тело его не имело веса. Но почти сразу ощутил слабость в ногах и головокружение.

В его сторону бежал один из стрелков. Ещё двое были заняты установкой палаток. Он знал имена всех троих, но мог поклясться, что впервые их видит.

Нужно было что-то ответить. Но что именно, он не знал. Поэтому задал один-единственный вопрос:

— Что произошло?

Язык заплетался, ему больших трудов стоило произнести эту короткую фразу.

Зигфрид пожал плечами и, приподняв кепи, почесал лоб.

— Я не совсем понял, обер-лейтенант. Я нашёл вас на площадке. Услышал выстрел и поднялся на полку. Передатчика при вас не было, а русский как сквозь землю провалился. Мы всё обыскали внизу, у подножия и в расщелинах. Я обследовал пик, но никого не обнаружил. Даже тела не нашли. И ведь деться ему некуда! Прямо как в августе у "Приюта"…

Пропал русский. Значит, его имя всё-таки Манфред, а не Павел.

— А что было у приюта? — спросил Лист и снова зажмурился, так пронзительно звенело в голове.

— Пропали двое наших… — Зигфрид понимающе кивнул егерю, который только что к ним подошел. — Ничего не помнит. Контузия.

— Вы что-нибудь видели? — спросил Манфред и заметил, что голос стал более послушным.

— Нет, обер-лейтенант. Шульц сказал, что наверху появился какой-то свет. Подумал, что молния. Но точно сказать не может. Он не сумел разглядеть из-за метели. Больше ничего необычного.

— Да уж, ничего необычного, — пробормотал Манфред.

— Будут какие-то распоряжения, обер-лейтенант? — спросил Зигфрид.

— Что?

— По поводу выставленных мной постов…

— А что с ними не так?

Зигфрид надул щёки, шумно выпустил воздух и снова почесал лоб. Он находился в полном недоумении.

— Я руководствовался только рельефом местности. Данных разведки у меня нет, и о дислокации русских на сегодняшний день мне неизвестно.

Манфред закрыл лицо руками.

— Всё в порядке, обер-лейтенант?

— Не мешайте мне, Зигфрид.

Листу потребовалось несколько минут, прежде чем он смог мыслить трезво.

— Вы можете связаться с нашим непосредственным командованием? Объясните ситуацию… Скажите, что я ранен, чёрт возьми…

Лист ощутил прилив сил, его мысли и чувства обострились. Неожиданно для самого себя он произнёс уверенно и чётко:

— Для лагеря место выбрано удачно, а вот посты нужно перенести. Освободите кого-то из людей. Нужно будет закрепиться со стороны перевала.

После этого Лист снова почувствовал слабость. С трудом дошел до палатки и забрался внутрь. Заснул. Несколько раз просыпался и снова терзал и терзал свою память. Всё вроде бы выстраивалось в логический ряд. Он даже вспомнил свою жизнь до войны: Хелен, гибель друзей, смерть родителей. Но лица… Он не мог вспомнить ни лицо жены, ни как выглядели его родственники. Бесформенные, аморфные сущности, существующие в реальности или жившие когда-то. Но их невозможно было описать.

Всё это принадлежало Манфреду, было его прошлым.

Был и ещё один поток воспоминаний, который существовал отдельно. Яркий и более реальный. Там были и лица, и краски, и голоса. Это была жизнь Павла. Но в отличие от первых, более тусклых, но цепких, эти вспоминания таяли неумолимо и быстро, словно весенний лёд. К утру Манфред уже не помнил ни имён, ни лиц, ни ощущений. Завьялов навсегда отпустил его.

На следующий день прибыл обоз с оборудованием, и солдаты в серой полевой форме СС начали спешно устанавливать мачты радиосвязи и разбивать палаточный городок. Радиолокационное оборудование разгрузили и занесли под белые брезентовые навесы.

Гауптман Гроот остался на ледовом озере, а Лист со своими людьми вынужден был вернуться в осточертевший "Приют одиннадцати" ещё на четыре месяца.

В начале сорок третьего они без боя оставили Кавказ и в составе первой горнострелковой были переброшены под Сталинград.

Глава 19

Франция, Страсбург, 2005 год.

Они прошлись мимо здания университета, поднялись по Блез Паскаль до пересечения с бульваром. Опасаясь слежки, зашли в книжный магазин. Брали с полок книги и битый час делали вид, что читают, изредка поглядывая в окно. Но Манфред так ничего и не вспомнил.

Снова вышли на улицу, Ракеш свернул на бульвар Виктуар, а оттуда на проспект Женераль де Голль.

— Французские танки зашли в город с юга и юго-запада, немцы отступали вот этими улицами, — индус взмахнул рукой, рассекая мир на юго-запад и северо-восток.

Лист равнодушно разглядывал фасады домов, мостовую. Никаких ассоциаций и тем более воспоминаний это место у него не вызывало, о чём он и сказал Ракешу.

— Может, пройдём южнее? Там есть две улицы — Лондон и Рене Декарт. Сохранилось много старых строений…

Манфред отрицательно покачал головой.

— Мне незнаком этот город, Ракеш. Я никогда тут не был. Впрочем, как и во Франкфурте.

— Постойте, как же так! Вы нашли дом, вспомнили квартиру…

Манфред жестом остановил Ракеша.

— Знаете, я не сказал вам тогда… Забыл или время поджимало. Мои воспоминания о доме очень сильно отличаются от всех остальных. Такое ощущение, что я видел чью-то чужую жизнь, не свою.

— С чего вы так решили?

— Не знаю.

— Попробуйте хотя бы описать ваши мысли.

— То, что я видел до этого, было явным, настоящим, включая и эмоции тоже. Я вспоминал массу деталей уже потом, спустя время, и теперь знаю о себе почти всё, за исключением раннего детства. Но, думаю, и вы не сможете вспомнить себя, когда были мальчишкой. В общем, могу рассказать всё, начиная со смерти Вилли и заканчивая кампанией на Кавказе.