Леонид Кудрявцев - Фантастический детектив 2014 (сборник)
Махоня же стал всему свидетелем оттого, что Альберих Грумбах назначил его в помощь прибывшим (как велел говорить всем) и соглядатаем (как сказал Утеру наедине, глядя мрачно и исподлобья). Грумбах имел вес в решенье альтенских дел еще со времен, как ходил в страже барона фон Вассерберга, а теперь-то уж и вовсе сделался он шишкой. Отказаться Махоня не сумел бы – да и, сказать по правде, не захотел бы: что об Ольце, что о Дитрихе Найденыше рассказывали в Альтене много чего, и любопытство у бывшего бурша распалилось от тех рассказов преизрядно. Например, о молодом посланнике Блаженного Гидеона говорили: мол, сжег он с десяток ведьм по городкам и местечкам пфальцграфства. А кого-то из обвиненных и оправдал, но уж в это-то Махоня нисколько не верил, как человек благоразумный и пригубивший жизни.
И вот теперь сидел он под стеночкой и глядел, как Гюнтер Протт трясется, словно в пропаснице.
Сперва Утер сунулся к Долленкопфиусу – дескать, учен письму, мог бы помочь вести бумажную работу, да щелкопер только глянул на него рыбьим глазом – и Махоню словно ошпарило. Будто смерть сама в него посмотрела.
В общем, Протта Утер понимал хорошо. Не понимал он Ортуина Ольца – чего тот добивался от трясущегося пьянчуги. А Ольц кружил вокруг оного, нависал, всматривался пристально в синюшное лицо несчастного, вся вина которого лишь в том и состояла, что в недолжный момент угораздило его оказаться в ненужном месте. И все долбил вопросами: не угрожал ли кто Унгеру Гроссеру? не уходил ли кто из кабака? кого видел Протт, выйдя во двор? кто подошел к нему первым, после того как он принялся звать на помощь?.. И снова – по кругу. Протт же толком не мог сказать ничего, сколько б ни трясся.
Наконец не выдержал Дитрих Найденыш. Все это время сидел он под окном, переводя хмурый взгляд с Ольца на Протта да с ярыжки-писаря на Махоню. Наконец решился на что-то, встал, взъерошил двумя руками волосы.
– Пойду-ка я, – сказал, – осмотрюсь, что тут за народец да что за место.
И вдруг кивнул Утеру:
– А ты – со мной ступай, расскажешь, что здесь да почем.
Рыжий кнехт было вскочил, но Найденыш нетерпеливо махнул ладонью:
– Вот уж, Херцер, чего никак не нужно, так это чтоб здешний люд обгадил портки, еще и не начав со мною разговора.
И Ортуин Ольц медленно кивнул, соглашаясь с пареньком: дескать, и то верно, от такого-то висельника за спиной разговор ни с кем не срастется.
Утер же, проклиная злую судьбину да Альбериха Грумбаха, поплелся вослед «башмачному» ведьмобою.
* * *Задний двор «Титек» не отличался ни размерами, ни чистотой. Зато был окружен завидным частоколом. Утеру подумалось, что такому и вместо крепостной стены встать не зазорно. Частокол был не нов – почерневший, прокопченный, битый дождями и морозами, однако стоял крепко и простоять обещался еще немалое время. Но, словно в старом солдате, ощущалась в нем если не усталость, то чувство, что век свой он не живет, а доживает. А вот ворота привешены к частоколу были новые, из толстых досок, внахлест стянутых железными полосами. В ворота эти доставляли Фрицу Йоге, владельцу «У грудастой Трутгебы», снедь, дрова да прочие необходимые в кабатчиковом ремесле вещи.
Справа от задней двери «Титек» стоял дровяной сарай, слева и чуть поодаль – выкопана была выгребная яма с деревянным настилом над нею да загородкой, где мог бы присесть по нужде добропорядочный бюргер. Крыши, впрочем, над загородкой не было.
Дитрих Найденыш, выйдя на задний двор, повел себя странно: опустился за порогом на корточки и медленно, гусиным шагом, поглядывая по сторонам, добрался до середины двора. Остановился почти в том месте, где лежал в оную ночь мертвый Гроссер. Провел раз-другой ладонью по жухлой вытоптанной травке. Потом поднялся и быстрым шагом прошел к воротам, ступая так, словно отмерял расстояние. Остановился. Сделал пару шагов в сторону: в одну, потом в другую. Снова присел и снова поднялся на ноги. Лицо его было бледным, под глазами собрались тени. Обошел посолонь дровяной сарай, заглядывая в щели в стенах. Полущил кору с неободранных досок, размял в пальцах, понюхал. Опять прошел туда, где лежал не так давно Кровосос, и сидел там столько, сколько понадобилось бы Утеру, чтобы пару раз прочесть «Дева Мария, радуйся».
Потом поднял голову, глядя куда-то за спину Махони, и вдруг улыбнулся: открыто, широко, совсем по-мальчишески.
Утер и сам повернул голову – и чуть не вскрикнул от неожиданности: в двух шагах от него стояла девчонка-сирота, которую, как он знал, опекала служанка в «Титьках», Толстая Гертруда.
Было девчонке на вид лет пять-шесть, навряд ли больше, и, одетая в рванину, даже по нынешним временам выглядела она бледненькой, чуть ли не восковой. Жилки на ее висках были отчетливы, словно нарисованы. Копна нестриженых взлохмаченных волос и ярко-синие, словно высокое летнее небо, глаза. В руках сжимала она деревянную, искусно вырезанную куклу с длинным носом, и одежка куклы выглядела почище одежки самой девчонки.
Девчонка стояла неподвижно, прижав куклу к груди, и глядела, как показалось Утеру, не на него, и даже не на Дитриха Найденыша, а на место, подле которого Дитрих присел. На то место, где некогда лежал залитый кровью Кровосос Гроссер.
Дитрих же улыбнулся еще шире, поднялся – неторопливо, словно боясь вспугнуть дикого зверька, сунул руку в кошель и вынул отрезок ярко-желтой, почти золотой, ленты.
– Подарок, – сказал негромко, подступая мелким шагом к девчонке. – Для тебя и твоей куклы. Сделаешь ей кушак, и она станет еще нарядней.
Девчонка несмело перевела взгляд на руку Дитриха – и уже не смогла его отвести. Лента в пальцах Найденыша вилась и трепетала, словно змей, и, словно змей Еву, – соблазняла.
Дитрих подходить совсем близко не стал: стоял, протягивая ленту, и девчонка не выдержала, сделала шаг-другой, цапнула желто-золотую полоску замурзанной ладошкой. Глянула искоса на Утера: не отберет ли? На бледных ее щечках вдруг проступил румянец, едва заметный на грязной коже.
– И как же зовут твою куклу? – спросил, присев на корточки, Дитрих. Говорил он мягко и негромко: будь Утер ребенком – ответил бы, не раздумывая. – …И как зовут тебя саму? – добавил Найденыш, глядя на девчонку внимательно и испытующе.
– Ее зовут Кроха Грета, – раздался вдруг густой бас, и из-под тени навеса к ним шагнула бабища – поперек себя шире да с такими ручищами, что попадись ей хоть шварценвальдский волк: порвет на мелкую ветошь. – Ее зовут Кроха Грета, и ей нечего разговаривать с незнакомцами.
Дитрих вскочил и склонился в поклоне лишь самую малость дурашливом.
– Фрау, – произнес он, – видимо, вы та самая Толстая Гертруда, которую в заведенье господина Йоге забулдыги – страшатся, а жены их – славят, и все за то, что не дает потратить последний грошик на кружку пива?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});