Сергей Михайлов - Оборотень

11.

Я ринулся вниз, не успев даже заручиться их согласием, и в следующую минуту оказался чуть ли не по пояс в воде. Воздух здесь был спертый, явственно ощущалась нехватка кислорода, пахло какой-то гадостью и гнилью. Колодец вел в низкий горизонтальный тоннель. Только я собрался было крикнуть Лиде, чтобы они поторопились, как крышка люка вдруг со скрежетом упала и я оказался в кромешной тьме. И тут же сверху, над самой моей головой, отчетливо прозвучала короткая автоматная очередь, затем еще одна, и еще, и еще… Сердце мое сжалось от бессилия и боли. Не успели! Пока мы возились с люком, бандиты наверняка добрались до одноэтажной постройки, за которой мы прятались, и застали Фому с Лидой врасплох. А Фома, чтобы не выдавать моего местонахождения, в самый последний момент успел, видно, закрыть крышку люка. Э-эх, ребята!.. Я чуть было не расплакался от отчаяния и обиды на судьбу за этакие выкрутасы, но сдержался и лишь до крови закусил губу. Первым моим порывом было броситься им на выручку, но уже в следующий момент я трезво оценил ситуацию. Чем я мог им помочь? Как только я попытаюсь открыть люк, меня тут же схватят и… Что будет дальше, нетрудно себе представить. Либо меня тут же пристрелят, либо вернут в спортзал — и тот и другой вариант меня нисколько не устраивал, тем более что своим попавшим в беду друзьям я все равно ничем помочь не смогу. Остается только идти вперед по этому темному тоннелю, неизвестно куда ведущему. Положение мое было незавидным. Я стоял в холодной, мутной, грязной воде, в совершенной темноте, промокший до нитки и продрогший словно цуцик, обвешанный автоматами, задыхающийся от тошнотворной вони и смрада. Во что бы то ни стало нужно было выбираться отсюда — но где искать выход? Обратный путь был для меня закрыт, но наверняка где-то есть другой люк. Я смутно сознавал, что, спасая себя, я спасу и всех остальных — по крайней мере, именно с этой целью я покинул спортзал.

Определив по памяти и по расположению труб направление, в котором следовало бы двигаться — тоннель тянулся в сторону главного здания, я успел это заметить еще до того, как люк захлопнулся, — я ощупью, кляня все на свете и в особенности эту дурацкую поездку, согнувшись в три погибели и поминутно касаясь спиной влажного, липкого свода, поддерживая автоматы так, чтобы в них не залилась вода, стараясь держать равновесие и не наступать на скользкие трубы, медленно двинулся вперед. Где-то капала вода, два или три раза я больно ударился головой о какие-то выступы. Стиснув зубы и едва сдерживаясь, чтобы не завыть от отчаяния, я все же продолжал свой путь, уткнувшись носом в водяную жижу и до самых кишок ощущая всю прелесть ее аромата, будь он трижды проклят!.. Знать бы, что все эти муки не зря…

Внезапно под ногами захрустело битое стекло, а откуда-то сверху упала чуть заметная полоска света. В душе моей блеснул слабый луч надежды. Я осторожно поднял голову и к неописуемой радости обнаружил, что стою на дне колодца, как две капли воды похожего на тот, через который я проник в этот ад десять минут назад. Будь я верующим, я бы вознес хвалу Богу за оказанную милость.

Осторожно, чтобы не создавать лишнего шума, я стал карабкаться наверх. Сердце мое бешено стучало в груди, готовое вырваться наружу, когда я уперся головой в массивную крышку и попытался ее приподнять. Что ждет меня там, наверху, — погибель или спасение?

Крышка чуть приоткрылась, и взору моему представилось жилое помещение. Тишина была полнейшая. Выждав несколько секунд и убедившись, что в помещении никого нет, я отважился на риск и решительно отодвинул крышку люка в сторону. Она с грохотом поддалась. Кто-то громко взвизгнул. Я понял, что обнаружил себя, и быстро выскочил из своего укрытия, взяв один из автоматов на изготовку.

— Кто здесь? — крикнул я, резко поворачиваясь корпусом на все триста шестьдесят градусов.

В дальнем углу, на старом, до дыр протертом диване сидел полный мужчина с обрюзгшим лицом, тусклым взглядом и толстыми губами, а метрах в трех от него, застыв в испуганной позе, стояла… практикантка Катя!

— Руки вверх! — рявкнул я, устремив автомат на мужчину.

— Да бросьте вы, — устало отмахнулся он, не удостоив мое требование вниманием.

— Ой, да это же он! — завизжала Катя и бросилась ко мне. Я едва успел отвернуть автомат, как она уже повисла у меня на шее.

— Что вы, что вы, — забормотал я смущенно, — зачем же так…

Я поймал на себе подозрительный взгляд полного мужчины.

— Кто вы? — спросил он с едва заметным интересом.

— Я — Максим Чудаков, — с достоинством заявил я, — и представляю здесь органы правопорядка. Лучше объясните, где я нахожусь?

Катя наконец отцепилась от моей шеи, сияя радостной улыбкой, так идущей к ее круглому, еще детскому личику, и обернулась к мужчине.

— Я же говорила, что это он! — воскликнула она. — Он жил вместе с тем капитаном в одном номере. Помните, я вам рассказывала?

Мужчина кивнул. Я стоял посередине этого странного помещения и представлял собой довольно-таки комичную фигуру. С моей одежды ручьями стекала вода, образовав уже изрядную лужу под ногами, лицо мое, по-видимому, выражало крайнюю степень недоумения, и в довершение ко всему я был увешан автоматами, словно ходячий арсенал или какой-нибудь Рэмбо.

— Ой, да вы весь мокрый! — снова воскликнула Катя и озабоченно покачала головой. — Идите скорее к огню.

У стены стоял электрокамин и излучал живительное тепло. Я с готовностью принял приглашение девушки.

Мужчина с кряхтением поднялся с дивана и направился ко мне. Я предусмотрительно поднял оружие. Он горько усмехнулся и произнес:

— Да опустите вы свою пушку, не трону я вас. Отвечаю на ваш вопрос: вы находитесь в подвале дома отдыха «Лесной», в так называемой «преисподней». Вам это что-нибудь говорит?

Я оторопело уставился на него. Наверное, мое лицо выражало сейчас такую растерянность, что он утвердительно кивнул и продолжал:

— Значит, говорит. Это упрощает дело. Следовательно, вам не нужно объяснять, что это милое помещение служит укрытием двум десяткам бандитов и их главарю, Баварцу.

— Не нужно, — хрипло ответил я.

«Преисподняя» тянулась метров на двадцать в длину и освещалась тусклым светом трех или четырех лампочек, лишенных абажуров и свисающих с потолка на кривых, узловатых проводах. Интерьер представлял собой уродливую смесь роскоши, запустения и безвкусицы: около десятка дорогих, прожженных в некоторых местах и залитых вином ковров было разбросано по бетонному полу; в дальнем конце помещения на металлической балке, пересекавшей потолок, болталась изрядно пострадавшая от ночных оргий хрустальная люстра; среди немногочисленной мебели отечественного производства попадались вычурные образцы мебели импортной или добротной старинной; по всему полу, и особенно у стен, валялись пустые бутылки из-под водки и других горячительных напитков; на столах, которых я насчитал здесь штук пять, громоздилась грязная посуда с остатками пищи; три телевизора, один из которых был с обнаженными внутренностями и разбитой трубкой, стояли прямо на полу — словом, все здесь говорило о том, что передо мной жилые апартаменты людей, чей культурный и эстетический уровень мало чем отличался от уровня животного. Впрочем, никакое животное не смогло бы выжить в этом хлеву, насквозь пропитанном потом множества немытых тел, спиртным перегаром, миазмами полусгнивших продуктов и тошнотворным запахом сигаретных «бычков», десятки и сотни которых густо устилали и пол, и ковры, и столы, и даже лежанки, на которых бандиты, видимо, отсыпались после бурных возлияний и шумных попоек. Судя по спертому, влажному воздуху, помещение не проветривалось месяцами. Всеобщий потоп, хотя и незначительно, коснулся и «преисподней» — в двух-трех местах растеклись обширные лужи, ковры и мебель набухли от сырости, пахло плесенью и гнилью. Стены были испещрены нецензурщиной и фольклором уровня общественных туалетов.