Ирина Баранова - Свидетель

На поверхности была глубокая ночь, слегка вьюжило. Алекс поежился: да, отвык он от русского мороза. Но как же тут красиво! Снег, белый, девственный, укрыл все вокруг. Он налип на ветки деревьев, превратил кусты, те, что пониже, в огромные снежки. Великий иллюзионист — снегопад, он даже развалины сумел превратить в сказочные терема: вот они, стоят, заметенные по самую крышу, ждут-не дождутся своих хозяев… Темно? Ну и пусть! Что эта темнота по сравнению с темнотой их подземелья? Даже дождливой осенней ночью тут светлее, чем там, под землей. Что уж говорить про зиму?

Впереди, совсем недалеко, — развалины павильона станции. Постройка уцелела во время удара, но время и люди сделали то, что не удалось рукотворной стихии. Сторожка — чуть в стороне, занесена снегом по самую крышу, только дымок из трубы.

Алекс сделал пару шагов по заботливо расчищенной тропинке…

Нет, в этот раз он не потерял сознания, как это бывало с ним обычно. Он по-прежнему чувствовал, как мороз щиплет его щеки, а ветер задувает холод под короткую, не по сезону, куртку. Где-то, каким-то кусочком своего разума он понимал, что снег наверняка фонит, а он не позаботился надеть плащ. Что он ни в коем случае не должен упасть, но куртку и остальное все равно надо будет стирать — снегопад. И в то же время — прекрасно видел и слышал все, что происходило в сторожке всего двое суток назад…

Дверь сторожки открылась, на пороге — двое. Третьего не видать, но он, Алекс, знает, чувствует: этот третий тут, рядом, внимательно наблюдает за происходящим.

— Ну, парень, удачи тебе! Я бы все-таки советовал остаться у них. Но это уж твое дело…

Мужчина — Алекс без труда узнает в нем Мазая — обнимает второго, поменьше ростом и посубтильнее.

Вот тот, второй, поворачивается к Мазаю спиной. Креховец! Точно, это он! Похудевший, постаревший, но он. Креховец уходит по направлению к Мурино, Мазай крестит его вслед и закрывает дверь…

И все? Алекс в недоумении. Но всего лишь несколько мгновений.

Не успевает Креховец скрыться, как на пороге возникает тот, третий. Он требовательно стучит в дверь. Мазай открывает. На лице удивление: охранник определенно знает его. Но вот увидеть тут не ожидал.

— Я зайду? — говорит пришедший.

Ах, как жалко, что он слышит голоса не ушами, а мозгом!

— Время позднее, я спать собирался. Что тебе надо? — Мазай спокоен, но пускать незваного гостя не торопится.

— Шоколада! У тебя же есть шоколад? — короткий, нервный смешок. — Пусти, я замерз. Или тут принимают только преступников?

Сторож едва заметно дернулся, но голос его оставался спокойным.

— Иди своей дорогой. Не тебе меня судить. И не тебе указывать, что и как мне делать. Мал еще…

Мазай отступает в глубь тамбура и прикрывает за собой дверь.

Алексу сразу стало ясно, что произойдет в следующие мгновения, и захотелось крикнуть Мазаю: «Запри ее!». Если бы можно было так влиять на прошлое…

Волна ярости, охватившая в тот момент неизвестного пришельца, была столь сильна, что даже теперь, спустя столько времени, больно ударила по Алексу.

Парень пинает дверь, та открывается, и в проеме становится виден Мазай, так и не успевший зайти в комнаты. Все происходит в считанные секунды…

— С-су-у-ка! На тебе, на, на!..

В один прыжок неизвестный преодолевает расстояние, отделявшее его от Мазая, один удар, второй, третий. Мужчина падает, но убийца не может остановиться, начинает с остервенением пинать его. Господи… За свою «карьеру» Алекс повидал всякого! Но такого — никогда.

Вот убийца насытился. Наклоняется над мертвым телом. Что, проверяет, жив ли еще убиенный? Еще сомневается… Вот он срывает с Мазая кулон, вот поворачивается, наконец-то, лицом к Алексу и… Ничего. Изображение двоится, расплывается, словно не человек, а фантом был перед внутренним взором Грина.

А потом «фантом» убегает, оставив дверь приоткрытой…

Все-таки он упал. Снег забился под воротник, талая вода ручейком стекает между лопатками. Брр! Холодно и мокро. Возвращаться сейчас? Или, все-таки, зайти в сторожку? Пожалуй, надо согреться.

Дверь открыл молодой парень, лет двадцать, не больше. Короткая стрижка, вытянутое лицо, большие глаза. Он временами поправлял спадающие к носу очки. Про таких раньше бы сказали: «из интеллигентной ленинградской семьи». Что он тут делает? Автомат в его руках выглядел столь нелепо, что Алекс улыбнулся:

— Зайти можно? Я не трону, не бойся.

Вот она какая, сторожка…

— …Богдан.

— Что? — Алекс все никак не мог отойти от увиденного, поэтому пропустил мимо ушей добрую половину из того, что рассказал ему новый хозяин.

— Богдан — Богом данный. Я один у родителей, поздний ребенок. А вас как называть?

— Сашей зови. Не страшно тут?

— Тоскливо. Я поболтать люблю, а вот не с кем.

— Так что же согласился-то сюда?

— Андрей Николаевич пристроил.

— Мороз? — Алекс удивился: чтобы Казачок что-то там сделал просто так?

— Ну да. Я же с «Мужества». Ну, он Нюше, девушке моей, обещал из меня бойца сделать, — парень вытянулся в струнку. — Смешно, правда? — рассмеялся он.

— А родители как к этому отнеслись?

— Так нет родителей. Умерли один за другим, давно уже. Так что у меня теперь только Нюша. Ну и Андрей Николаевич. Он с папой моим дружил.

— Лет-то Нюше сколько?

— Девятнадцать через два месяца. Красивая она у меня. И добрая.

Нет, интересно, откуда такие вот идиоты на земле (вернее, под землей) берутся? Похоже, этот блаженный даже не понимает — Мороз его просто сослал, чтоб под ногами не мешался, а сам наверняка на Нюшу эту уже глаз положил. Вот скотина! Вряд ли она за эту пару месяцев себе нового жениха сыщет… Разве что только сама сюда сбежит.

— Так чего не женился-то?

— Мы поженимся. Обязательно. Просто Андрей Николаевич сказал, что мне надо самостоятельным стать. Он сказал, я тут всего на полгода. А Нюшу он от повинности освободит. С Ратом договорится.

Ага, наиграется с девчонкой вдоволь, а потом скажет, что Рат не согласился… И ведь вот какая незадача: пока та двоих не родит, так и будет под каждого, кого ей укажут, ложиться. Даже если вот с этим Богданчиком жить будет… Если он с ней, конечно, согласится жить после этого…

— А вы зачем сюда, на поверхность? Я вот ни за что бы не пошел сам, по доброй воле.

— Снежную бабу решил слепить.