Три правила ангела - Катерина Снежинская
Свёрток Levi’s выдал то, что и обещал, то есть идеальные, просто умопомрачительные джинсы дивного синего цвета с кожаной нашлёпкой на ремне сзади и сидевшие так, будто никаких противоречий в размерах никогда и не существовало. А в пакете с овечкой обнаружился свитер, снизу цвета топлёного молока, а к верху всё светлее и светлее, и такой мягонький, такой пушистенький, что его не надевать хотелось, а тереться щекой, как кошка.
Повертевшись у зеркала, Ленка уверилась: на самом деле она никакая не лошадь, не Кардашьяниха, не замухрышка из Мухлова, а самая настоящая раскрасивая красавица, стильная до невозможности, просто об этом никто пока не догадывался, включая её саму.
Конечно, закралась мыслишка, что всё это великолепие вовсе не ей предназначается, а какой-то другой Лене, но Старообрядцева решительно отринула её, потому что, во-первых, чудеса, а, во-вторых, расстаться с этими джинсами и свитером никаких сил не было.
На улице же сказка только расцвела, разыгралась красками и блёстками. Морозец пощипывал ноздри, но почему-то холодно совсем не было, только дышать хотелось вовсю. Ленка даже зачерпнула горсть мягкого, как новый свитер снега, воровато оглянулась, не видит ли кто, и сунула в рот. Снег оказался вкусным, куда там мороженому!
– Эх! – шёпотом крикнула Старообрядцева от радости, которая отказалась внутри помещаться, и пошла бодро, будто у неё дела какие были.
За углом дома стоял какой-то сарайчик, а за ним решётчатый забор, в нём калитка, закрытая на замок, но дужка не заперта, видно, что просто так повесили, чтоб створка не распахнулась. Тропинка же, протоптанная между высокими, ей по пояс, сугробами синела дальше, никаких заборов не замечая, а свернуть было некуда. Ленка и сняла замок, правда, за собой калитку прикрыла, просунув руку в ячейку сетки, вдела дужку обратно, пошла дальше, к кустам с белыми ягодами. Интересно же, голые ветки, на них шапки снега и вдруг ягоды.
– У-ум? – раздалось за её спиной вопросительное.
Старообрядцева обернулась, заранее улыбаясь, сейчас она была рада видеть кого угодно, даже вредную Митрофанову, администраторшу из магазина, лишившую её новогодней премии.
– У-ум? – повторил медведь настойчивее, по-собачьи потянул чёрным кожистым носом.
– Мама, – пискнула Ленка.
– Гум-с, – согласился медведь, переступив лапами, на самом деле косолапыми и, задрал морду, приподнял губу, точно как лошадь, показав чёрную десну и желтоватые клыки – немалые.
– А ну пошёл отсюда! – заорала Лена что было дури и, развернувшись, дунула к кустам.
Сзади раздался визг, точь-в-точь кошке на хвост наступили, и кто-то куда-то тоже чесанул. Наверное, оскорблённый в лучших чувствах медведь всё-таки решил Старообрядцевой закусить.
***
– Лен, слезай, – устало и даже как-то безнадёжно опять потребовал Макс.
Старообрядцева помотала головой, сунувшись носом в опушку капюшона: скинуть бы его, мех лез в нос, щекотался, да и видеть мешал, но не выходило, сидел, как приклеенный, а руку освободить страшно. Устроилась-то она довольно надёжно и даже комфортно. Ствол у ёлки небольшой, как раз обхватить, кора царапалась, но так держаться легче, а левая нога упиралась в обломок сучка, правда, правая в воздухе болталась.
– Лен, – снова позвал Петров.
– Я боюсь, – буркнула Старообрядцева.
– Ты ничего не боишься. Да тут и двух метров нет, залезла же как-то. А медведя Мирон уже увёл. Вернее, он сам ускакал.
– Боюсь, – упёрлась Ленка.
– Кто кого боится – это ещё разобраться надо, – возмутился откуда-то сбоку давешний водитель с бородой лопатой, то есть Мирон. – Напугали мне Ягодку, забилась, бедолага, теперь хрен вытащишь.
– Ты Ягодку напугала, – повторил зачем-то Макс, подумал и пояснил: – Медведя.
– Да какой там медведь! – ещё возмущённее откликнулся Мирон. – Девочка, двухлетка всего. Её мамку в прошлом годе браконьеры, стервецы, застрелили, а медвежат, вишь, не нашли. Они потом сами выползли, а наши подобрали. Братишку-то ейного так и не выходили, а Ягодка наша… Девочка, ну иди сюда, никто тебя не обидит! Иди ко мне, сладкая моя. Не идёт, зараза!
– Медведи зимой спят, – сообщила Ленка.
– Так то дикие, – пояснил бывший водитель и нынешний Ягодкин опекун. – А наша же не пойми что. У неё не как у других, считай, всю жизнь при людях прожила. И куда её теперь? В зоопарки не берут, там такого добра своего хватает, а в лес её… Эх, ма! И зачем ты к ней в вольер попёрлась, девка? Видно же, что закрыто!
– Там не закрыто было! – тоненьким голоском запротестовала Старообрядцева.
– Серьёзно, Мирон, ты бы хоть табличку повесил, – примирительно предложил Макс.
– Табличку, табличку, – проворчал бородатый. – Под ноги никто не смотрит. Видно же, медведем всё натоптано. Или мне, может, на Тимура тоже табличку навесить, чтоб с кошаком Васькой не перепутали?
– Тимур – это кто? – уточнил Петров.
– Тигр, кто ещё? – изумился Мирон. – В капкан попал, лапу ему перебило, он уж старый, не выживет с такой лапой. Да у нас тут целый зоосад, Макс Лексееич. И рысь есть, волков вон целый загон. – Ленка, тихо пискнув, намертво вцепилась в дерево. – Олешки тоже, лосиха. На прокорм куча деньжищ уходит. Спасибо добрым людям, помогают.
– Лен, слезай, – хмуро приказал Макс. – Или прыгай, поймаю. И от врагов прикрою.
– Если спрыгну, – ещё мрачнее пообещала Ленка, – то тебя уроню.
– Ты теперь там жить собралась? Гнездо вить?
Отвечать на такое Старообрядцева не посчитала нужным, только наконец решилась поднять руку, чтобы сдвинуть проклятый капюшон, который совсем свет застил, да не рассчитала, равновесие потеряла, подошва поехала по обломку сучка…
В общем, само собой так получилось, что Ленка прыгнула. И опять неудачно, не удержалась на ногах, пихнула плечом Макса, как и обещала, повалив его в сугроб, сама плюхнувшись сверху. Петров на это ничего не сказал, даже не чертыхнулся, только коротко вякнул, когда Ленкин локоть ему подвздох заехал. Лежал себе, полуприкрыв глаза: то ли Старообрядцевой любовался, то ли в обмороке пребывал.
– Эй, ты живой?
