Лицеист - Валерий Пылаев
– Нравится?
Голос Вернер донесся из комнаты, но я услышал его так, будто она стояла чуть ли не рядом. Похоже, перегородки в квартире построили не из надежных кирпичей… и уж точно куда позже, чем основные стены. Или здесь вообще когда-то был чердак – судя по потемневшим от времени деревянным балкам под потолком.
– Конечно, не ваши хоромы, княже, но по-моему прикольно.
Вернер появилась в дверях… и я на мгновение залип. Домашняя одежда – свободные штаны из легкой светлой ткани и тельняшка без рукавов на голое тело – должна была смотреться уж точно не так соблазнительно, как короткое платье, но почему-то не смотрелась. Организм тут же буквально взвыл, снова напоминая о вполне здоровых потребностях. Не помогла даже некоторая мешковатость наряда хозяйки: воображение отработало на ура.
– Прикольно, – повторил я.
– Ага. – Вернер коварно улыбнулась и указала на холодильник. – Лимонад… пиво?
Наверное это тоже было чем-то вроде крохотной провокации: по возрасту нас с врединой разделяли какие-то год-полтора, но она уже перешагнула порог совершеннолетия. Так что мне пришлось довольствоваться бутылкой «Колы». Выбор, кстати, был так себе: «Жигулевское», пара бутылок «Мартовского», огурец и ломтик подсохшего сыра на верхней полке.
– Не густо, – усмехнулся я. – Теперь даже стыдно, что я хочу оставить тебя без сенсации.
– Сенсация – хлеб репортера. – Вернер многозначительно покачала головой, но тут же улыбнулась. – Не так уж я и бедствую. Просто времени нет – все время ем на бегу, а сюда только спать прихожу… и то не всегда.
Ну да, конечно. Работа. В последнее время Андрей Георгиевич гонял меня по полной, но до этого я шестнадцать с половиной лет вообще не задумывался, что кому-то приходится беспокоиться о деньгах, жилье… да и вообще напрягаться.
– Мне нравится, – решительно сказал я. – Зато – свой собственный дом.
– Под самой крышей. – Вернер вытянулась, подпрыгнула – и без труда достала до потолка ладонью. – Пойдем, покажу кое-что еще… Только умойся сначала. Вид у тебя, если честно, жутковатый.
Зеркало в ванной подтвердило. Плетение, способное затянуть даже глубокие порезы, уже успело убрать ссадины и припухлость но носу, но кровь и грязные подтеки на шее еще остались. Я с наслаждением смыл их прохладной водой. А потом стащил рубашку и умылся по пояс, с трудом поборов соблазн забраться под душ целиком. И только после этого оделся, кое-как вытер ладони и прошел в комнату.
– Мог бы попросить и полотенце, – задумчиво проговорила Вернер, разглядывая мой торс, облепленный влажной тканью. – Но так даже лучше.
Да? Вполне возможно. Муштра с беспощадным Андреем Георгиевичем закаляла не только дух.
– Залезай. – Вернер забросила ногу на подоконник. – Покажу тебе мою святая святых.
Что-то еще более личное, чем эта квартирка? Солнце светило прямо в лицо и чуть слепило, так что я не успел толком разглядеть комнату, но что-то подсказывало: гости здесь бывают нечасто. И я уже и так удостоился чего-то особенного.
– Давай сюда. – Вернер подтянула невесть откуда взявшееся шерстяное покрывало и расстелила его на нагретом солнцем рыжевато-сером металле. – Место есть.
Низенькое оконце комнаты выходило не во двор, а еще выше – прямо на покатую крышу. На ней и правда оказалось просторно, но чтобы устроиться на покрывале, мне пришлось сесть рядом с Вернер. Так близко, что ее плечо тут же прижалось к моему.
– Вот твоя «Кола». А вот моя крепость одиночества.
Солнце уже понемногу клонилось к горизонту и играло бликами на шпилях Адмиралтейства и Петропавловки. И на крышах – там, где металл еще не успел заржаветь, но во двор-колодец под нами уже не заглядывало. Внизу было тихо: шум остался где-то далеко, на Каменноостровском, и мы с Вернер будто бы действительно устроились на крепостной стене.
– А почему одиночества? – поинтересовался я, отхлебывая из запотевшей холодной бутылки. – Наверное, у тебя много друзей… и поклонников?
– О да-а-а. – Вернер отобрала у меня «Колу». – Давай не будем о грустном.
– Все так плохо? Или работа поглотила тебя целиком?
– Ну почему же? – промурлыкала Вернер, прижимаясь щекой к моему плечу. – Иногда остается немного времени… на что-то другое.
Если и это не намек – то больше сегодня уж точно не будет… И чего я вообще, блин, жду?
Я протянул руку, коснулся щеки Вернер ладонью, осторожно развернул себе – и поцеловал. На мгновение мне показалось, что она попыталась отпрянуть, спрятать губы… но только на мгновение. Ее рука скользнула по моей груди, перебралась на плечо, а потом вдруг впилась в затылок, сжимая волосы. Что-то – похоже, та самая бутылка «Колы» – скользнуло по крыше, стукнуло по краю – и через несколько бесконечно долгих секунд внизу во дворе послышался звон битого стекла.
– Ого… – пробормотала Вернер, кое-как оторвавшись от меня. – Ты всегда такой… прямолинейный с девушками?
И вот как бы ей объяснить, что мое «всегда» разделилось на две части: до аварии и после?
– Только с самыми красивыми, – улыбнулся я. – И что, теперь прогонишь меня?
– Ну нет. У меня стресс, и оставлять девушку одну в таком состоянии – нельзя. – Вернер решительно обвила мою шею руками. – Так что никуда я тебя сегодня не отпущу… И даже немного завтра.
Когда она снова поцеловала меня и уселась сверху, прижимаясь горячим телом, я сначала успел подумать, что во двор могут выходить и другие окна. Потом – что Андрей Георгиевич однозначно открутит мне голову. А потом дед прикрутит обратно – и оторвет уже насовсем.
Но на что только не пойдешь ради репутации семьи.
* * *
Когда я открыл глаза, за окном уже было светло… и явно не первый час. Лена – теперь я никак не мог даже про себя назвать ее по фамилии или «сударыней» – еще спала, высунув из-под простыни длиннющую загорелую ногу. Белая ткань кое-как прикрывала живот и грудь, но на бедра, бок и бронзовое от летнего загара плечо ее уж не хватало. На мгновение я почувствовал острое желание потянуть за краешек… но удержался.
Пусть отдыхает.
Этой ночью я первый раз был с женщиной. И второй, и третий, и… Я потянулся, довольно прокручивая в голове жаркие картинки и попытался ощутить ту самую особенную, «новую» мужественность, которой так любили хвастать однокашники в
