Ольга Михайлова - Бесовские времена

Фрейлину успели предупредить, она не на шутку перепугалась, прибежала к герцогине, моля отпустить её, чтобы она могла скрыться, пока гнев герцога не успокоится. Герцогиня, зная нрав супруга, сама посоветовала ей отправиться в монастырь, пока гроза не стихнет. Но люди д'Альвеллы не дремали, и герцогу удалось проведать, куда скрылась дерзкая сводня. Он сделал вид, что не собирается причинять мерзавке никакого зла, и попросил жену вернуть её, дабы вокруг её отъезда не поднялась дурная молва. Элеонора знала, какие слухи способны распустить при дворе в случае внезапного исчезновения девицы… Она тотчас же объявила беглянке волю герцога и поклялась, что ей ничего не грозит. Винченца вернулась во дворец. Как только герцог узнал о её возвращении, велел людям д'Альвеллы схватить её. Несчастная герцогиня кинулась перед мужем на колени, но герцог тут же велел повесить сводню. С тех пор башня и получила своё название.

— Герцог крут. А тот дворянин, что был влюблен в неё? Не затаил ли он зла против герцога?

— Андреа Поланти? Если и затаил… — Чума скривил губы, — он вскоре был убит в трактирной потасовке, хотя более осведомленные говорили о его дуэли с Альмереджи. С учетом, чей человек Ладзарино, возможно, тут руку приложил и подеста по приказанию герцога, не знаю. Не интересовался.

— Герцог умеет наживать врагов. А вы… как вы удерживаетесь в фаворе?

Чума невесело рассмеялся.

— Сильные мира сего… Говорить о них хорошо, значит, льстить им, говорить же о них дурно — опасно, пока они живы, и подло, когда мертвы. Но Франческо Мария симпатичен мне. Герцог крут, но…он живой. Сегодня это дорогого стоит. Как-то его светлость обронил, что в его власти творить добро и зло, не задумываясь, и ему весьма важно не утратить понимание, чем они разнятся. Он знает, что гневлив, и имел жестокость добавить, что половину моего жалования я получаю за то, что не даю ему впадать в гнев, смеша. Герцог не умеет злиться, когда хохочет. Но уже то, что он умеет смеяться, обнадеживает.

— Но он нарушил слово, данное жене… Он не предан донне Элеоноре?

Песте улыбнулся, давая понять, что не уполномочен рассуждать о чужих семейных делах, и с улыбкой продолжил, осторожно изменив направление разговора.

— Кстати, говорят, напоследок Винченца под петлей патетично выкрикнула, что самое святое — это брак по любви!! — Шут усмехнулся. — Да-да. Пусть разразится война, пусть в битве с папской гвардией полягут тысячи, пусть полыхают разрушенные дома, пусть сотни оплакивают потерянное имущество, — разве это важно? Главное — блудная похоть, горящая промеж ног какой-то урбинской бабёнки. Вот что самое важное! — Чума покачал головой. — Ох, коротенькие мозги… Герцог даже оторопел, говорят, от такой глупости.

— У людей высоких родов, ответственных за свои земли и подданных, нет права слышать голос сердца, — вздохнул Альдобрандо, — но неужели эта мера была так уж необходима? Вы не могли удержать его?

— Я тогда ездил продавать дом в Пистое. Но если бы я был здесь… — Чума снова усмехнулся, давая понять, что, в принципе, разделял мнение герцога, и Даноли подумал, что Песте, редко удостаивавший женщин добрым словом, мог бы ещё и подлить масла в огонь. — Но в итоге Гвидобальдо женился на Джулии Верано — дочери синьора Камерино, и вполне счастлив. Глупенькую же Винченцу погубили тщеславие и глупость, и поделом: не суйся между молотом и наковальней — расплющит.

— Вы циник, Песте.

— Я? Ничуть не бывало. С каких это пор здравомыслие зовётся цинизмом? Люди утрачивают Бога, теряют понимание истинной Любви, и начинают звать любовью стремление к сношению. Вот это — цинизм и пошлость, трагедия бесовских времен. Но трагедии можно пережить, только смеясь над ними… Вот потому-то я и шут, Альдобрандо. А самый смешной способ шутить — говорить правду. В бесовские времена нет ничего смешнее правды, Даноли.

И кривляка, оставив на столе свечу и пустой стакан, вышел в тёмный коридор. Не торопясь, бесшумно прошмыгнул по каменным плитам, временами попадая в белые лужицы лунного света. Возле бани, вынув из кармана связку ключей, легко отыскал нужный, и ненадолго исчез за темной деревянной дверью, вскоре снова показался в коридоре с двумя ночными горшками, кои поставил в нише за статуей Аполлона, недалеко от дверей фрейлин. Новый вояж шута обогатил подножье статуи ещё двумя горшками. Рядом Песте аккуратно положил моток бечёвки.

Тут на лестнице раздались шаги, и Чума услышал женские голоса, один из которых показался знакомым. Он не ошибся. Это была Камилла Монтеорфано, её сопровождала женщина средних лет, двигавшаяся медленно и тяжело дышавшая. Чума отошёл за колонну. Он понял, что они идут в покои герцогини, и не хотел попадаться им на глаза.

Женщины разговаривали тихо, но эхо разносило их голоса довольно далеко.

— Твои слова — просто боль, моя девочка. Пожалей меня. Если ты это сделаешь — что будет со мной? Я стара и немощна, кому я буду нужна? Пойми же, нельзя, чтобы чужая беда закрыла тебе глаза на мир и милосердие Господне…

Камилла ответила резко и нервно.

— Мой братец Аурелиано сейчас не слышит меня и не обвинит в ереси, мама, но я и вправду не верю в милосердие Господне. Если бы Бог был милосерден — Изабелла была бы жива.

— Она была в отчаянии и сама презрела милосердие Божье. Не кощунствуй, не делай мне больно.

— В отчаяние её ввергла мужская трусость, подлость и измена! — голос Камиллы зазвенел порванной струной.

В ночной тишине едва слышно прошелестел вздох.

— Но не все же мужчины негодяи! Твой отец был образцом чести, твой дядя — человек большой души, и если бы ты смотрела на мир не искаженным болью взглядом, ты бы увидела, что среди мужчин много порядочных людей! Ты должна выйти замуж. Женщина без мужа — муха без головы. Ведь ты сама сказала, что мессир Грандони вчера спас тебя! Разве это поступок негодяя? Он тоже трус, подлец и изменник?

Камилла брезгливо усмехнулась.

— Мессир Грандони не трус, но человек жестокий и безжалостный, ни во что не ставящий женское достоинство, готовый унизить всех, кто не одарён, подобно ему, большим умом. Мне не подобает так говорить, мама, это неблагодарность, но моя благодарность никогда не заставит меня закрыть глаза на его бессердечие и неспособность чувствовать чужую боль. Он не умеет любить.

— День, когда ты похвалишь мужчину, наверное, никогда не настанет. Он не умеет… А ты?

Женщины медленно удалялись в темноту и их голоса вскоре затихли в глухих галереях замка.

Чума, снова оставшись один, задумался. Он не слишком-то был задет услышанным, но слова девицы всё же чуть оцарапали. «Человек жестокий и безжалостный, ни во что не ставящий женское достоинство, готовый унизить…», «неспособность чувствовать чужую боль… Он не умеет любить…» Но что ему мнение пустой неблагодарной глупышки?