Болото пепла - Варя Медная
P.S.: Портшез будет выслан за вами накануне вечером. Однако прошу учесть, что количество мест в нем ограничено (одно), а посему настоятельно рекомендую заранее определиться с личностью той, кто пойдет на благородную уступку.
P.P.S.: Выражаю непоколебимую уверенность, что к означенному числу любезная Лаванда найдет способ извести досадные кожные изъяны, кои могут фраппировать особо впечатлительных гостей.
С наилучшими пожеланиями, Эмеральда Бэж, 1-я л. Б.П.[23]
Закончив читать, сестры обнялись и залились слезами счастья. Они еще долго предавались этому занятию, поливая друг друга свидетельствами восторга, пока наконец Лаванда не отстранилась, заявив, что теперь похожа на моряка, попавшего в шторм. Утерев последствия пережитого волнения, она поднялась, готовая немедля отправиться в аптеку за мазью. Внезапно ее взгляд упал на справочник, о котором Фуксия совершенно забыла.
– Что это? – нахмурилась она.
– Ах это… так, пособие по саморазвитию, – пролепетала Фуксия, пытаясь задвинуть «99 вернейших способов» под подушечку, но Лаванда ее опередила и, ловко выхватив справочник, принялась его листать.
– Это не то, что ты могла подумать, прочитав название, – засуетилась Фуксия, нервно покусывая губы.
– Разве названия придумывают не для того, чтобы человек понял, о чем книга?
– На этот счет есть разные версии, – уклончиво ответила Фуксия.
– Зачем это тебе?
– В сугубо теоретических целях.
Через минуту Лаванда захлопнула справочник и небрежно вернула его сестре.
– Какая несусветная глупость…
– Да нет же, – попыталась робко возразить Фуксия, – я слышала, некоторые из этих советов крайне действенны…
– Несусветная глупость выбирать, – пояснила Лаванда. – Я бы просто пошла по списку. Ну все, мне пора, нужно успеть до закрытия аптеки.
Она поднялась и недовольно оглядела влажные разводы на своем наряде, но ничего не сказала, ограничившись укоризненной гримасой.
– И да, – обернулась она уже в дверях. – Надеюсь, у нас не возникло разночтений касательно личности того, кто пойдет на благородную уступку?
– Разумеется, нет, – ответила Фуксия самым благородным тоном, попытавшись скрыть за ним разочарование.
Когда дверь за Лавандой закрылась, она позволила лицу приобрести чуть менее возвышенное выражение и вздохнула: как порой тяжко быть великодушной. Придется идти рядом с портшезом. С другой стороны, может, оно и к лучшему. Говорят, внутри них просто не продохнуть. Да и в случае нападения разбойников идущий рядом окажется в более выгодном положении, нежели пассажир. В конце концов, во всем есть свои преимущества.
Глава 17. О том, что иногда случается, когда целуешься с незнакомцами
На сегодня Твила закончила работу и теперь лежала возле болота, закинув руки за голову и разглядывая звезды. Искристые мерцающие точки, соединенные незримыми узами в самые немыслимые рисунки. Они перемигивались, исчезали, появлялись, сливались в танцующие дорожки и снова рассыпались сонмами лучистых крошек. Глядя на все это искрящееся великолепие, она пожалела, что ничего не смыслит в астрономии, а потому не может разгадать заложенного в этих небесных картах тайного смысла, так что остается просто любоваться. Впрочем, и этого было вполне достаточно.
Рядом о чем-то говорила Дитя. Сначала ее слова были понятными, а потом утратили смысл. Твила не сразу заметила, как вокруг что-то изменилось. В таких случаях принято говорить «все звуки исчезли, и время как будто остановилось». Но на сей раз все было с точностью до наоборот: она вдруг почувствовала на лице соленый ветер и услышала рокот накатывающих и разбивающихся о берег волн. Твила с удивлением приподнялась на локтях и обнаружила, что теперь лежит на берегу моря, в которое превратилось болото. Это открытие ее ничуть не удивило, напротив, привело в восторг – раньше она видела море только на картинках, а сейчас оно лежало прямо перед ней. Хотя слово «лежало» не совсем подходило, потому что вся эта громада колыхалась и гудела, растревоженная штормом. Ветер со свистом и низким ревом врезался в жидкие горы. Они то опадали, натыкаясь на невидимую преграду, то раскалывались надвое, то взбрыкивали черными барашками, с высеребренными луной гребешками, и разбивались о пороги на мириады брызг, с крошечными осколками луны внутри каждой.
– Дитя, ты это видишь? Ты знала, что в болоте есть море? – Твила заозиралась по сторонам, но подруги нигде не было.
Она осталась на берегу совершенно одна. Твила несколько раз позвала Дитя, но ветер лишь разнес эхо по плоской серой полоске суши, в которую теперь превратился склон. Берег простирался в обе стороны, и его окончание терялось в угольной дымке.
Слева начинался крутой подъем, переходящий в отвесную скалу. На ее вершине горел полночным глазом маяк. Тусклый оранжевый огонек перемигивался с луной и посылал кораблям луч, вспарывавший темноту, как леска – головку сыра. Рядом с маяком на фоне темно-фиолетового неба отчетливо проступала виселица. Обугленный остов шатался под порывами ветра, как уродливая птица, готовая вот-вот сорваться со скалы и взмыть в ночную высь.
Она была далеко, но скрип изъеденного ветрами и непогодой дерева разносился по всему пляжу, заполняя уши, заслоняя шум ветра и воды, отдаваясь в каждом уголке сознания. На непрочных балках покачивалась одинокая фигура в лохмотьях.
– Твила…
Она резко повернулась и увидела перед собой Дитя.
– Где ты была? Я тебя потеряла…
– Знаю, я тебя тоже.
– Обернулась, а тебя нигде нет.
– Тут, знаешь ли, легко заблудиться.
– Тогда я стала тебя звать…
– Да, я слышала. Поэтому и пришла.
– Дитя, – Твила помедлила, – почему у тебя на ногах кандалы?
– Ах это, не обращай внимания…
– Но у тебя же идет кровь. Тебе, наверное, больно и неудобно?
– Ничего, можно привыкнуть. Гляди!
Твила проследила за ее рукой и увидела, что море стихло. Но ровным оно оставалось недолго: очень скоро по поверхности побежали пузырьки, сперва мелкие, а потом все крупнее и крупнее. Они росли, лопались, и вскоре уже все море-болото бурлило, как похлебка из черных бобов.
– Что это?
– Не знаю, давай подойдем поближе.
– А что с ним? Так и будет там висеть? – Твила скосила глаза на висельника на скале.
– Ну да… если хочешь, позовем его с собой.
– А он что, не мертв?
– Конечно мертв, – удивилась Дитя. – Наверное, уже пару сотен лет. – А потом прищурилась и с видом
