Надежда Попова - Стезя смерти

Бруно лишь качнул головой — то ли кивнув, то ли возразив ему этим жестом — и смолчал.

Какой-то отзвук всего пережитого сегодня вернулся уже перед самой дверью в трактир — смущение, напряжение, смятение — все это снова коснулось души, но — лишь коснулось, не оставив глубокого следа; и это уже было вполне объяснимо. Просто все это было впервые — и само чувство, и стремление воздать ему желаемое, впервые он встал перед необходимостью добиваться того, что раньше было получаемо походя и без особенной страсти, как лакомство, которое можно время от времени себе позволить, но о котором не грезишь ежечасно. И первый опыт, полученный из интереса и потому, что он просто должен быть, и все, что было после, бывшее потому, что попадалось и попросту подворачивался случай — все это не шло ни в какое уподобление тому, что зародилось в нем в эту сумасшедшую весну. Страшное слово «влюбленность», кое еще не так давно полагалось им глупостью и помехой, теперь казалось чем-то ценным и необходимым…

Сердце упало, когда, войдя, Курт увидел ее — словно маленькое солнце в окружении серых туч, собравшихся окрест; и когда на скрип двери в его сторону обратились фиалковые глаза, вновь стало жарко мыслям, а тело сковал холод, приморозивший его к месту…

— Очнись, — едва слышно, но почти сердито шепнул Бруно за спиной и, отодвинув майстера инквизитора с пути плечом, известил, уходя к одному из столов: — Пойду; там пара знакомых. Попытаюсь поговорить.

Курт не ответил, все так же стоя неподвижно и глядя на маленькое солнце перед собою. За столом графиня была одна; горничная, или кем бы она ни была, восседающая напротив нее, в счет не шла — прислуга, собачка, видимость, дающая позволение одинокой знатной даме находиться в окружении мужчин, оправдание перед обществом…

От улыбки, подаренной вошедшим, словно ударило острым лезвием под колени, и Курт шагнул вперед, чтобы не упасть, мысленно говоря все то, что надо будет сказать сейчас вслух, и понимая, что голос может сорваться, не покориться ему…

Он остановился за два шага до Маргарет, прилагая немыслимое усилие к тому, чтобы казаться невозмутимым и терзаясь оттого, что не видит результата своих стараний, не видит своего лица…

— Госпожа фон Шёнборн, — это было произнесено быстро, напряженно; от того, что голос прозвучал как надо, почти спокойно, почти выдержанно, подступило облегчение — он мог с ней говорить, не выдавая своего смятения…

— Майстер Гессе, — отозвался голос, которого он не слышал и который желал услышать долгие две недели…

Если б только тот же голос, но — не так, а просто по имени… «пожертвовать полжизни», сказал тот студент вчера?.. не столь уж преувеличенно…

— Кажется, я удостоилась судьбы попасть в поле зрения Святой Инквизиции? — продолжил голос с усмешкой. — В каком качестве, позвольте узнать?

В их сторону смотрели; Курту казалось — все до единого, каждый из многочисленных сегодня посетителей. Понимая, что это — всего лишь любопытство, желание узнать, о чем будет спрашивать ведущий дознание следователь, он, тем не менее, никак не мог избавиться от чувства, что в этих взглядах — насмешка…

— Вы хорошо осведомлены, — удивляясь своему внезапному самообладанию, отозвался он, продолжая стоять в двух шагах; Маргарет фон Шёнборн засмеялась, махнув тонкой рукой:

— Ничего удивительного. Знаете, майстер Гессе, если что-то известно хотя бы двум студентам…

— … это известно половине Кёльна, — докончил Курт, лишь после этого спохватившись, и покаянно склонился: — Простите, я перебил.

— Ах, бросьте, — она очаровательно сморщила носик, беспечно тряхнув головой. — Здесь я привыкла к тому, что меня постоянно прерывают. Они совершенно не снисходят к женщине!

— Minime vero![61] — возразил кто-то с напускной обиженностью. — Госпожа фон Шёнборн, что ж это вы — Инквизиции нас сдать пытаетесь? И это за все наши старания! Совсем вы нас не любите.

— Неправда, я вас люблю, — улыбнулась та, и снова подумалось — те же бы слова, но не здесь, не для них… — Что ж вы всё стоите, господин дознаватель?

— Вы позволите? — уточнил Курт, приблизившись к скамье напротив, и та удивленно округлила глаза:

— Господи, какие теперь учтивые господа стали служить в Инквизиции!.. К слову сказать, майстер Гессе, коль скоро вы так обходительны и привержены правилам, — могу я взглянуть на ваш Сигнум? Если мне не изменяет память, у меня есть право потребовать его предъявления, когда ко мне обращается некто, представившийся следователем Конгрегации.

Курт снова на миг оцепенел, растерявшись еще ему самому неясно, отчего; Маргарет фон Шёнборн игриво пожала плечами:

— Да, майстер инквизитор, я ваш ночной кошмар: человек, знающий свои права при общении с вам подобными… — она улыбнулась вновь, сбавив голос и глядя снизу вверх заговорщицки: — Разумеется, это чистой воды любопытство, но вы ведь мне не откажете, верно?

Последние слова прозвучали едва ли не шепотом, и во взгляде фиалковых глаз как будто мелькнуло что-то, отчего фраза стала двусмысленной и отягощенной словно бы намеком, обещанием…

— Нет. — Курт шагнул вперед, выдернув из-за воротника цепочку медальона и опасаясь, что вот-вот задрожит рука. — Вам я отказать не смогу.

— Отрадно слышать, — донеслось в ответ и вовсе чуть различимо, и (нет, не почудилось!) взгляд замешкался в его взгляде чуть дольше, чем требовалось; он подступил почти вплотную, склонившись, держа медальон на ладони.

Протянуть руку и прикоснуться…

Маргарет фон Шёнборн протянула руку, коснувшись стальной поверхности, провела тонким пальцем по чеканным буквам «SM» и цифрам, и захотелось сорвать перчатку, сейчас же, немедленно. Сейчас, как никогда в жизни, он проклинал все, что случилось, проклинал того, по чьей вине теперь он не может надеяться даже на такую малость — просто испытать прикосновение этой руки…

— Тысяча двадцать один; это ваш номер при выпуске?

— Повторю, что вы хорошо осведомлены, — подтвердил Курт, ожидая, когда же она пожелает взглянуть, что выбито на обороте Знака, когда перевернет медальон, неизбежно дотронувшись при этом до его ладони — пусть через перчатку, все равно, пускай хоть так…

Глаза цвета первой фиалки поднялись к его лицу, снова промедливши на один лишний миг…

— Ваша некогда тайная академия становится все более знаменитой, майстер Гессе.

Курт молча ждал, не отрывая взгляда от того, как ее пальцы скользнули к кромке медальона, и, наконец, коснулись…

Маргарет фон Шёнборн, перевернув Знак, оставила его лежать на своих пальцах, а их — на его ладони, и сердце встало, перестав биться на миг, на миг перехлестнуло дыхание; медленно-медленно тепло ее руки проникало сквозь тонкую кожу перчатки, касаясь его кожи, и оттого стало горячо — не ладони, а всему телу, с макушки до пят…