Кир Булычев - На полпути с обрыва (сборник)

— Она и была маленькая, — откликнулась Клавдия. — Вы не поверите. Как-то за обедом много шутили, анекдоты рассказывали, а она слушала, слушала, а потом меня спрашивает: скажи, Клава, откуда получаются дети? Ей шестнадцать лет было, не больше.

— Вранье. — Артем ухмыльнулся так нагло и противно, что Ко готова была его убить — сейчас скажет какую-то гадость! — Вранье. Я спал с ней. Сначала она верещала, а потом привыкла.

— Помолчи, — вдруг оборвал его розовощекий князь, который задумчиво откусывал от большого пряника и сыпал крошками на пол. — Ты врешь, чтобы мне угодить. А мне твоя ложь не нужна. Девушка она была наивная и чистая. Клава права, она так до конца жизни и не поняла, что происходит. И я ее любил. По-своему, грубо, непостоянно, но любил. Так что попрошу без пошлостей.

— Пошутил я, — сразу признался Артем. — С кем не бывает.

— Со мной не бывает, — заметил Вольфганг. — С культурными людьми не бывает.

Взгляд Ко упал на пальцы ног девушки. Такие маленькие пальчики, такие аккуратные ноготки, а на большом пальце небольшой белый шрам — когда-то порезала ногу, и теперь навсегда… навечно. — И вы ее убили, — тихо сказала Ко. — Все не так просто! — оборвал ее князь. — Не упрощай. Она сорвала операцию. Поэтому она должна была исчезнуть. Это была политическая необходимость.

— Что за необходимость, которая позволяет убить девочку… — Ко совсем забыла, что она находится в таком же положении, как Кларенс. Но князь об этом отлично помнил.

— Кларенс по глупости, — сказал он, — позволила себя разоблачить. Она призналась, что самозванка. Ты не представляешь, какие средства и усилия были вложены в операцию. И все — коту под хвост! — Князь был искренне расстроен. — Она получила то, что заслужила. Пускай радуется, что хоть попала в такой хороший музей. Могла кончить на помойке.

— Вы привели меня сюда, чтобы запугать? — спросила Ко.

Князь сделал вид, что не услышал ее слов, а продолжал нежным тягучим голосом:

— Погляди, как мне удалось сохранить свежесть ее кожи! Гитлеровские палачи могли изготавливать из человеческой кожи только абажуры и кошельки. Но я никогда не опускался до потребительских товаров. Для меня таксидермия — высокое искусство. Я потратил две недели бесконечного, бессонного труда, чтобы обработать ее кожу и волосы по методу московского мавзолея. И какой результат?

— Гениально! — вырвалось у камергера. — Только глазки пришлось заказать на стороне. Глазки мы делали из белого мрамора, а зрачки у нас аквамариновые. Разве неудачно?

Кларенс смотрела на Ко живыми глазами, и K° даже заплакать не могла, такой глубокий ужас охватил ее.

А окружающие — и Клава, которой совсем не хотелось радоваться, и обер-камергер, который всего насмотрелся и ко всему привык, и даже Артем — хлопали в ладоши, выражая восторг, словно собрались на Уимблдонский турнир и радовались удачному удару князя Вольфганга.

— Выпустите меня отсюда! — крикнула Ко. — Я не могу здесь больще стоять!

Ворона сорвалась с плеча князя и, оглушительно хлопая крыльями, полетела в темноту.

— Ах, как грустно, как грустно! — отозвался Вольф-Ганг дю Вольф. — Но я должен был быть готов к такому поведению нашей невесты. Она очень волнуется, она влюблена в моего племянника, она жаждет объединиться с ним под одним одеялом. И главное — она ждет встречи с любимым папочкой, который бросил ее много лет назад! Сейчас мы разбегаемся по каютам и готовимся к свадьбе, к большому, искреннему и доброму празднику! Через два часа мы ждем всех в главном зале корабля. Опоздавшие будут безжалостно выпороты. Я кончил. А ты, Вероника, оглянись и погляди еще раз на Кларенс. Не правда ли, вы с ней похожи?

В каюте Ко ждала темнокожая муха, которая показалась ей еще более тонкой, хрупкой и грустной, чем прежде.

— Как ваши раны? — спросила она, глядя на девушку выпуклыми глазами, поделенными, как у стрекозы, на множество ячеек, отчего свет ламп, отражаясь от них, придавал глазам особый многоцветный блеск. Муха перехватила взгляд Ко и заметила: — Именно мой взгляд показался ему экзотичным. А я поверила в его любовь и осталась с ним, когда мой рой улетел в теплые края. Теперь мне отрезан путь назад.

— А были бы вы счастливы, оставшись среди своих? — спросила Ко.

— Нет, ни в коем случае! — ответила муха. — Я вырвалась из первобытного мира насекомых. Пускай мне будет хуже, но я нахожусь рядом с ним, кого я люблю и ненавижу.

— Вы все еще любите господина Вольфганга? — Я его ненавижу, но не могу побороть мою первую любовь, — призналась муха.

Говоря так, она вытащила из кармана на груди белого халата блокнот и острым коготком написала на нем:

«Комиссар передает: Земля надеется, что вы выполните свой долг».

Докторша протянула блокнот Ко, и та, взяв с полочки у зеркала булавку, нацарапала на вновь побелевшей странице: «Я никому ничего не должна». Надпись продержалась на листке несколько секунд, а когда побледнела и пропала, муха написала на чистом листке: «Комиссар Милодар надеется, что вы помните об ужасной смерти ни в чем не повинного Артема, о горе вашей подруги Вероники, а также о чести Детского острова».

— Последнее — совершенно лишнее, — сказала вслух Ко, и муха испугалась: глаза ее стали втрое больше, и концы крыльев, показавшись из-под белого халата, мелко дрожали.

«Не забывайте, нас подслушивают, — написала муха. — Комиссар активно ищет ваших родителей. Выходите замуж, не бойтесь ничего — комиссар мысленно проведет ночь возле вашей брачной постели. В случае чего — визжите! Жених не посмеет вас коснуться. Вам поможет в этом доктор». — Вы поможете? — спросила Ко. — Всему свое время. Но можете на меня положиться, — скромно ответила муха.

«Кто такая Кларенс? Почему ее убили?» — написала Ко.

«Она была акробаткой в цирке. Они хотели использовать ее для той же цели, что и вас. Но когда профессор Дю Куврие разгадал их замысел, они подстроили несчастный случай и убили Кларенс, чтобы она их не разоблачила».

«Как же можно, чтобы чучело человека хранилось в музее?»

«Ничего не знаю о чучеле. Никогда не слышала о музее, — написала в ответ муха. — При встрече доложите об этом шефу».

— Ваши ранки зажили, — сказала докторша вслух. — Так что я вам больше не понадоблюсь.

— Но я так волнуюсь, доктор, — произнесла дрожащим голосом Ко. — Я попрошу вас дать мне каких-нибудь средств от страха.

— Примите две таблетки перед ужином, — сказала докторша и положила пачку таблеток на столик у постели K°.

И тут же написала на листке своего блокнота: «Киньте две таблетки в стакан молока вашего жениха. Он будет спать, как муха зимой».